– И как же вы?
– Да разобрался потом, – успокоил он. – Как из больнички откинулся, сразу и разобрался. Они у меня летали впереди собственного визга.
Честно сказать, не успокоило. Лучше б не спрашивал.
– Можно нескромный вопрос, Альберт Петрович?
Вот, как и ожидал! А квартира ваша на вас числится или прописан еще кто-нибудь? А нет ли, говоря юридическим языком, иного обременения жилплощади? И все это с природной искренностью крокодила, который много плачет, потому что хорошо кушает.
Я кивнул.
– Откуда такое имя – Альберт? – спросил Жора. – Нераспространенное какое-то.
* * *
Поясню сразу, комичное сочетание Альберт Петрович Обрезков, напоминающее живописных мещан от М. Зощенко, сложилось из наследственной фамилии и увлечения моего папы наукой. Отец твердо верил, что физика спасет мир, даже когда хваленая красота беспомощно сложит наманикюренные лапки. Так что имя я получил в честь кумира ученых середины прошлого века – Альберта Эйнштейна.
Потом мне рассказывали, что мама, более здравомыслящая, упиралась до последнего. Мол, сам подумай: один дедушка – Федор, второй дедушка – Пахом, ты – Петя, какой, к свиньям собачьим, Альберт? Но в некоторых вещах папу было не сдвинуть. Не там, где следовало бы, по мнению мамы.
Помню, как-то в одной из давних журналистских командировок я встретил коллегу с не менее звучными именем и фамилией: Эрнест Голопятько. Мы поняли друг друга сразу.
– Что, Эйнштейна не получилось? – значительно спросил он.
– А Хемингуэя? – парировал я.
– Большой был ученый…
– И писатель не малый…
Мы одновременно и невесело улыбнулись.
Русский тезка богатыря американской литературы работал фотокором областной газеты и, в насмешку судьбы, был плюгав, плешив и сутулился даже при малом росте. С классиком его роднил лишь широкий шаг по тропе запоев. В этом мне очень скоро пришлось убедиться – похмелье осталось ярким воспоминанием от той обычной командировки.
Остальным приходилось объяснять происхождение своего нетипичного имени. Раздражало, со временем – надоело, и я перестал оправдываться за ономастические причуды папы. Пусть. В смысле, думают, как хотят, и толкуют сами. В конце концов, вера наших родителей в физику-лирику светлого будущего была такой же крепкой, как броня Советов, не стоит их за это судить.
Помнится, когда-то старый и умный жрец сказал мне, юному, сомневающемуся правителю: «Дай людям хлеб, они насытятся и будут плевать в тебя. Дай им веру, и они будут славить тебя даже с голодным брюхом!» Прозвучало это за тысячи лет до рождения Христа и показалось на тот момент откровением. Избирательная история не сохранила ни языка, ни даже имени того народа, но, если рассудить, за истекшие тысячелетия не случилось ничего такого, что опровергло бы слова жреца…