Сглотнув вязкую слюну, я отступаю назад, прежде чем меня хватают за шкирку и перекидывают через седло. Одним движением, как пушинку или как вещь, не требующую бережного обращения.
— Она принесет удовольствие моему брату, Кадир, а не беду, — с азартом в голосе произносит схвативший меня бедуин и, ударив коня ногой, хватается за поводья и устремляется вперед, не обращая внимание на то, что причиняет моему телу острую боль.
Резь, прознающая ребра, оказывается настолько сильной, что перед глазами все мгновенно темнеет, а горло сжимается от истошного крика, утопающего в топоте копыт и облаке пыли.
От того, как яростно скачет животное, я раз за разом бьюсь ребрами о выступ седла. И эта боль не прекращается ни на минуту, пока всадник безжалостно подгоняет лошадь кнутом, унося меня в неизвестность. В ночь. Холодную и тёмную, такую же, как и мое будущее, которое неизбежно приближалось ко мне. Периодически я проваливалась в мучительную дрему, мечтая открыть глаза и увидеть, что этот кошмар развеялся пылью золотых песков.
Однако этого не произошло. Кошмар становился явью. А я — болью. Одной сплошной раной, ведь мы не останавливались до первых лучей солнца, острыми иглами пробиравшимися мне под кожу, но даже тогда конь неумолимо скакал вперед. Рисковал своей жизнью, чтобы доставить своего всадника в срок.
Я совершенно не замечаю, в какой момент мое тело принимает вертикальное положение, но оно тут же стремится поравняться с землей. С камнем, который я ощущаю босой ногой, а потом коленом, прежде чем меня успевают поднять обратно на ватные ноги.
Отчаянно пытаюсь сфокусировать взгляд на человеке, едва ли не волокущем меня за собой. Падаю и сдираю колени сквозь подол платья, разрывая его так же, как и все происходящее разрывает мое сердце. Я пытаюсь заговорить, попросить хотя бы воды, но язык, кажется, распух и стал прилипать к пересохшему небу.
Я даже не сразу соображаю, что вместо мужских голосов теперь слышу только женский: хриплый, недовольный или осуждающий. Неважно. Я настолько устала, что нет сил разлепить спаянные болью и пылью веки. Но мне этого и не требуется, потому что внезапно это происходит само по себе, как только на меня обрушивается поток прохладной воды. Шумно вздыхаю раз, затем второй, прежде чем четыре руки начинают намывать мое тело, заполнять легкие цветочным ароматом, а волосы расчесывать гребнем, приговаривая: «Огненная девочка. Девочка огонь. За твои волосы хозяин с нас шкуры сдерет».