Тот закивал головой, с надеждой глядя на друга.
- Лекарь сообщил мне не только о несчастье, что постигло тебя и Софью. Жена Торвигга благополучно разрешилась от бремени, родила здорового, крепкого мальчика. К сожалению, чуда не произошло, и она угасает. Вряд ли доживет до утра. О том, что произошло с императрицей, пока не знает никто. Мой лекарь выгнал всех повитух, когда понял, к чему дело идет… Так вот, - собираясь с духом, продолжал Громов, - мы можем выдать младенца Торвигга за твоего сына, тем самым спасем твою Софью…
Император ошеломленно смотрел на канцлера.
- Ты пойми, - горячо продолжал Владимир Алексеевич, - произошедшего не исправить, мертвых не воскресить… Думать надо о живых! Рассуди сам, это со всех сторон хорошо. И Софья будет счастлива, взяв на руки долгожданного младенца, и нам не придется брать лишний грех на душу.
Он испытующе взглянул в глаза императора.
- Ты же понимаешь, что Торвигг не имеет права на существование? Этот род уничтожен, стерт с лица земли. Оставив ребенка в живых как наследника мятежного рода, мы позволим взрасти и ненависти в его сердце, рано или поздно он станет мстить. А если он станет твоим сыном – возможно, он унаследует дар, которого в избытке было у его дяди – и он будет опорой Владимиру в правлении!
Александр молча слушал Громова, ощущая в своём сердце зарождающуюся надежду. Ведь, действительно, такое решение принесет только пользу. Тяжело поднявшись с кресла, он глухо произнес:
- Но никто, ты слышишь, никто не должен даже заподозрить, что мы пошли на такое.
- Об этом будут знать всего трое. Ты, я, да мой лекарь. Но за него я ручаюсь головой, он слишком многим обязан мне лично, и нашему роду в целом, и предан мне до мозга костей!
Утром отдохнувшая и выспавшаяся императрица с тревогой осматривала комнату, испуганно отметив, что приготовленная заранее колыбель пуста… Тут в дверь раздался осторожный стук – и в покои шагнул Александр 1, держа на руках маленький пищащий сверток.
- Дорогая, ты проснулась? Позволь мне кое с кем тебя познакомить, - он нежно улыбнулся, откидывая кружева, прикрывающие личико хнычущего младенца, - наш сын, Алексей Александрович, прошу любить и жаловать!
В тенистом углу небольшого сельского кладбища, верстах в семидесяти от Санкт-Петербурга, у неприметного серого надгробного камня с надписью: «Аннике Торвигг. Младенец Микаэль Торвигг. Покойтесь с миром» стоял, держа широкополую шляпу в руках, мужчина средних лет, с уверенной осанкой бывалого царедворца. Растрепав тщательно уложенные по последней моде светлые волосы, он протяжно вздохнул и прошептал: - Ну вот и все…