— Ну пока… Тогда…
И отключить телефон, чтобы он не услышал всхлипывания.
Чего ты ревешь, Дура с большой буквы? Сама же сказала ему поправляться быстрее и валить. Он и свалил. Правда, не совсем поправился, но желание женщины для него закон.
Пришла домой, полезла в холодильник и по шкафчикам. Начала выгребать купленные им продукты. С ожесточением! Потом очнулась и посмотрела на часы. К маме не припрешься. Пусть даже и на такси. Не попру же я это все на себе! Я только собаку таскаю. Отвезу все это троглодитам-племянникам завтра. А сегодня я буду реветь!
Что-то давно мне не было так тоскливо… Одной. С собакой…
Дело, наверное, в дожде за окном. Комбинезон, грязные лапы, скуление из-за подгузника… Я жалуюсь? Да нет… Может быть… Вот и дождь начал стихать, аккорды осени уже почти не слышны… Спи, Грета, усни… И ноту «си» тяни… Храп-си…
Я уже тоже на диване. Перестелила постель. И затащила собаку к себе на подушку. Грета удивилась, но не особо сопротивлялась. Она единственное живое существо в квартире. Другое живое ушло, сбежало туда, где вкуснее кормят…
Долго лежала без сна. Вспоминала… Себя в восемнадцать. Как наконец набралась смелости и позвонила Игорю сама — на мобильный, когда так и не сумела дозвониться на городской до Веры Ивановны, чтобы договориться о времени очередной стрижки. Он ответил коротко, что его бабушка в моих услугах больше не нуждается. И отключил мобильник. Я не стала перезванивать. Ком встал в горле…
Баба Вера не могла меня послать. Умерла? Тогда почему меня не пригласили на похороны, ведь Вера Ивановна относилась ко мне как к подружке? Никуда ведь не ходила и никого, кроме внука, не видела. Я бы постояла в сторонке на кладбище, никого из его родственников не смущая. У меня был тогда чёрный плащ на все случаи жизни и чёрный зонт, мужской, потому что мужские зонты шире… Мог, но зачем?
Может, конечно, все намного прозаичней. Никто не умер. Просто Игорь привел домой девушку и не желает больше лишних разговоров между мной и бабушкой, ну и заодно хочет обезопаситься, чтобы девушка его ко мне не приревновала. Ну а вдруг? Мне же было тогда всего восемнадцать… И я была влюблена… В него.
Я поняла это, когда прошел месяц, второй, третий… Пройдет еще не один, а я так больше никогда и не увижу Игоря Знаменева… Я тогда тоже плакала… Тихо, в подушку. Сейчас громко и в собачью холку. Хотя и знала, что увижу этого козла, если не завтра, то через месяц, через два, через три… Нашла о ком плакать! Он обо мне вообще не печется!