— Ерунда! — скривился я. — Есть пара заначек с мелочевкой, а так
пусто. На Хризе было самое ценное.
— Тогда уходим! Мы уже невидимы? — спросил дядька меня.
— Угу.
— Вы двое, поняли? Нас сейчас никто не будет видеть, так что
идем спокойно, но стараемся не прикасаться ни к чему, что своим
движением может нас демаскировать. Ясно?
Кор с подружкой кивнули, причем девушка, кажется, после того,
как услышала слово «хыртаз», снова потеряла дар речи и лишь изо
всех сил старалась казаться поменьше. Мне на это оставалось только
улыбаться мысленно.
Когда пришли домой к Корцэлу, то увидели жалкую хижину, в
которой и была-то одна небольшая комнатенка, из-за чего перед нами
остро встал вопрос с ночлегом, поскольку было ясно — в этом домике
четверым не поместиться. Однако я увидел позади дома небольшой
дворик, где и предложил дядьке Руфу переночевать под открытым
небом. Для нас это было привычным делом и он сразу согласился.
Поужинав нашими с Руфом запасами, я заявил, что отправляюсь на
боковую. Мол, детское время уже закончилось и мне пора в кроватку.
На самом деле я совсем не хотел спать, но чувствовал, что сильно
мешаю этой троице своим присутствием. Братьям явно надо было о
многом поговорить, а при мне они сильно стеснялись, не говоря уже о
девушке, которая боялась меня до трясучки. Поэтому я вышел наружу,
вытащил из пространственного кармана свою походную постель и
завалился на нее, накрыв себя пологом тишины. Хоть троица и
осталась внутри, но тонкие стены хижины практически не глушили их
голоса, а слушать чужой разговор, в котором явно будут и меня
обсуждать, мне совсем не хотелось.
Вместо этого я решил покопаться в себе и своей жизни, которая на
данном этапе решила сделать крутой поворот, чем, собственно, и был
вызван мой отъезд на Тирезию.
Итак, я Вэйликс, или Ли, если коротко, и мне почти шестнадцать,
а моя история началась, когда мне было шесть лет. Нет-нет, вы не
подумайте, что я из мамы появился сразу шестилетним. Просто моя
память начинается с шестилетнего возраста, за исключением двух
маленьких кусочков ранних воспоминаний. Один из этих кусочков — это
лицо молодой женщины, которая была моей мамой, и я всегда был в
этом твердо уверен. А второй обрывок моей детской памяти — это
сценка, в которой я, которому было тогда лет пять, играю с девочкой
такого же возраста. Мы с ней носимся по большому и безлюдному дому,
дурачимся, смеемся и обзываемся: я ее дразню Мазилой, а она мне
отвечает — Пердунька. Помню, что она совсем не умела кидать
что-нибудь по цели, а я имел неосторожность громко пукнуть, когда
пытался залезть на какую-то высокую тумбу. Мы в этом воспоминании
совершенно друг на друга не обижаемся, а только хохочем и радостно
визжим, гоняясь друг за другом. И только недавно я узнал, почему
эта сценка с девочкой сохранилась в моей голове и определила всю
мою последующую жизнь. По сути, именно она и заставила меня уйти из
дома моего учителя и отправиться на другой континент в поисках
своей судьбы.