Что-то было точно не то.
В груди начинало разгораться иррациональное волнение. Лоб
покрылся испариной. Конечности слабели и дрожали. Совершенно
внезапно, без предупреждения, от спинного мозга по всему телу
прокатилась волна холода, заставившая остолбенеть. Не пошевелиться.
Даже пальцем не дёрнуть. Сердце сдавило, словно его схватила
холодная невидимая рука. Оно перестало сокращаться…
Вереница рваных мыслей проносилась сквозь сознание. Он не
понимал, что происходит. Тщетно старался привести эмоции в порядок.
Но что точно осознавал, так это то, что он здесь один. Ему не
помогут.
Шум, тем временем, продолжал нарастать. Он становился похожим на
непрекращающийся грохот, заглушающий голос его разума. Теперь
становилось понятно, где его источник. Прямо в голове. Стоило
помыслить об этом, как вспышка боли прострелила виски. Не успел
опомниться, как фотоаппарат выпал из рук, а сам он свалился с ног
прямо в лужу, оставшуюся после ночного дождя.
Парень стоял на четвереньках, глядя в своё рябящее отражение.
Еле еле он мог различить собственную гримасу, парализованную
ужасом. Мир стремительно уходил во мглу от сковывающей боли.
Носоглотку заполонила тошнотворная смесь запахов.
Он не должен был заходить в этот парк. Не должен был прилетать в
эту страну. Нет… выйти из дома уже было ошибкой. Этими сожалениями
он корил себя, пока образ в водной глади постепенно темнел, а разум
угасал в бездне грохота.
Глаза моргнули, и… всё стихло. Ни всепоглощающего гула, ни
внутреннего голоса, ликующего от радости. Сознание очистилось от
испарившейся боли. Это был миг кристальной ясности. Краткий, но
такой долгий и… обманчиво счастливый.
Миг, в котором пред ним предстало белое безликое нечто, что
взирало на него из отражения в воде.
Миг, что он запомнит навсегда.
Миг, определивший судьбу.
Всё исчезло во вспышке, за которой последовало лишь
беспамятство.
Лязг тяжелых металлических засовов отдался болью в ушах. Он уже
успел отвыкнуть от любых звуков, кроме собственного дыхания и
монотонного гула магических печатей. Яркий свет из проёма заставлял
зажмуриться – глаза, увы, не прикроешь. Кандалы мешали поднять
руки.
Обычно в его камеру вовсе не заходили, а кормежку передавали
через специальное отверстие в стене. Видать, какой-то случай
особый. По тяжелым шагам и шуму латных доспехов узник сходу
различил троих.