К середине лагерной смены я уже окончательно освоился и привык к
своей роли вожатого. Дни текли размеренно и насыщенно, один за
другим: подъем, зарядка, завтрак, уборка территории, организация
игр, просмотров кинофильмов и прочих развлекалок для детей, обход
территории, выговоры за нарушение порядка на тихом часе, фантики по
углам и незаправленную кровать... Я, привыкший много лет подряд
сидеть на стуле ровно по десять часов в день, просто выматывался и
во время тихого часа просто падал на кровать и раскатисто храпел
(по словам Вальки), не понимая ребят, которые ненавидели это время.
Вот бы всем взрослым такое устроить в офисах: поработал до обеда,
потом спишь пару часов, а зарплата капает... Валька же отчаянно не
понимал моей усталости - рослый здоровенный дембель, почти два года
оттрубивший в армии, устает от обычной работы вожатого... Ну не
расскажешь же ему, что я ни в какой армии не был и даже автомата
настоящего в своей жизни ни разу не видел? Отец вроде рассказывал,
что у него в школе были уроки начальной военной подготовки, но я,
зумер, этого времени, конечно же не застал. А наверное, зря...
Сейчас хотя бы знал, как собирать и разбирать автомат.
Пару раз во время обхода пришлось разнимать дерущихся пацанов,
которые сцепились на тихом часе из-за какой-то ерунды: болели за
разные футбольные команды. Начальству я докладывать об этом не
стал, тем более что причина драки была какая-то пустяковая, и парни
тут же помирились, даже начали приятельствовать. Такое бывает. А
наличие фингала под глазом у одного и разбитой губы у другого я
объяснил тем, что ребятам досталось на футболе при случайном
столкновении. Вредная Галя, как я узнал потом, вечером устроила
каждому из "футболистов", в том числе - и свидетелям драки -
допрос, но те молчали, как партизаны на допросах. Никто в итоге так
и не раскололся (отряды и у меня, и у Вальки были дружные, несмотря
на периодически возникающие мелкие конфликты), и Галя ушла несолоно
хлебавши. С того времени она возненавидела не только Вальку и
докапывалась к любой мелочи, вроде недостаточно отглаженной формы,
но меня сей факт ничуть не волновал.
Как я уже говорил, в детстве мне так и не довелось побывать в
обычном оздоровительном лагере в Московской области, и об этом я
сейчас очень жалел. Уж слишком каким-то тепличным растением я
вырос: в школу на машине, потом - кружки, платный репетитор...
Пастой никого не успел помазать, на тихом часе подушками не дрался,
песен у костра не пел, страшилки с друзьями не травил. Дальше
школьного двора один я, по-моему, вообще никогда не выходил лет до
четырнадцати. Мама тряслась надо мной, как осиновый лист,
начитавшись всяких историй про школьную травлю, буллинг и прочее.
Только идею отправить меня в заграничную языковую школу на месяц
она восприняла с большим энтузиазмом: маман спала и видела меня в
роли студента МГИМО, а потом - посла в какой-нибудь европейской
стране. Карьеру в МИДе я, к своему счастью и огромному сожалению
мамы, так и не построил, хотя по английски научился говорить
довольно сносно. Относить документы в МГИМО я наотрез отказался,
стоически перенеся мамины картинные закатывания глаза и причитания,
и пошел в Бауманку, к вящему удовольствию отца, который очень меня
поддержал в этом решении. О выбранной профессии я ни разу не
пожалел и не раз благодарил папу за вовремя оказанную
поддержку.