Ну что же, это выход! Будет быстро и не больно. Приоткрыл рот. Вставил дуло. Холодный метал коснулся зубов. В мозгу прокручивалась картина моих похорон. Ира идет за гробом, громко плачет и кричит: «Я во всем виновата! Я! Я!» Идет вдоль выстроенных в шеренгу моих и ее родственников, друзей и знакомых. Каждый карающим перстом тычет в нее… Она медленно растворяется в белом мареве…
Мокрый туман застлал глаза. Капнуло на дуло автомата. И вдруг где-то глубоко во мне шевельнулась и стала постепенно разрастаться ярость: «Почему я должен убивать себя?! Убью их! Обоих! Убью, отсижу, а их не будет! Визуально, что такое зона, уже имею понятие. Надо обдумать варианты отмщения».
Вытащил дуло изо рта. Закурил. В груди давило. Сделав несколько глубоких вздохов, я достал из штанины припрятанную «Selga». Пробежали четыре несчастных часа. В караульной ребята укладывались поспать на три часа и пятьдесят пять минут. Я бросил свой полушубок на кровать, рядом поставил автомат и стал разуваться.
– Эй ты, салага! Да, да, ты! – указывая указательным пальцем в моем направлении, рявкнул «старик» родом из Восточной Украины.
– Ты это мне?! – я поднялся, понимая, к чему это.
Недавно один молодой «принимал присягу». Били его по голой заднице длинной железной лопаткой для переворачивания котлет. До крови.
– Да, салага! Ты! Снимай штаны! – с угрозой двинулся ко мне солдат.
Не самый удачный момент для принятия мною присяги.
Сделав шаг к автомату, я с угрюмым предупреждением произнес:
– Если ты, сука, е… твой рот, подойдешь! Убью!
Боюсь, что в эту ночь – убил бы. К счастью, кто-то из ребят сказал:
– Да х… с ним! Оставь его, дай поспать!
Внутренняя дрожь не давала заснуть. Слушал разговоры солдат.
– Слыхали, ребята, один зек прибил свой х… большим гвоздем к табуретке? – сказал кто-то.
– Шо он, дурной?!
– Да не-е, хочет попасть в больницу отдохнуть.
– Тут один, – начал кто-то, – по этой же причине полгода тому сожрал кровать!
– Да шо ты гонишь, – раздался голос, – как можно сожрать кровать?
– Очень просто. Он разобрал сетку, на которой лежит матрас, на мелкие части и проглотил.
– Шо кровать, – подхватил следующий, – тут один отрезал от бушлата железные пуговицы и пришил их себе на голую грудь, в два ряда.
Под эти разговоры я забылся сном.
Весь март я не ходил домой. Ира тоже не приходила. Иногда вечерами играл на баяне. Ребята пели. Особенно старался Иван, огромный детина под два метра ростом. Не Иван, а полтора Ивана. Служил он помощником поварихи. Небольшой пристройкой к казарме прилепилась кухня и столовая. Там он и находился целый день. Поговаривали, что спит с поварихой, женщиной лет этак под пятьдесят пять, а то и больше. Вылитая Баба Яга. Добродушный, флегматичный, как, впрочем, многие крупные люди, Иван усаживался рядом.