Мне бы радоваться, что больше на вышке не стоять, окопы не рыть, до дома близко – да в сердце грусть затаилась. Сцена их объятий не раз прокручивалась перед моим внутренним взором.
Предстоял первомайский концерт, надо было поработать. Служил со мной еще один мой хороший товарищ Игорь Жыхович, все его знали как Марата, и, как многие мои украинские друзья, рос он без отца. Марат не играл с нами в футбол, а серьезно занимался в кружке народного танца, и из него вышел хороший танцор. Был у него очень впечатляющий сольный выход «присядка» (на Украине «ползунец»). В положении «приседание» он поочередно в быстром темпе выкидывал перед собой ноги. Во время исполнения номера ему ставили на голову стакан с водой, и Марат умудрялся не пролить ни грамма! С этим номером он всегда снимал аплодисменты. Хор, пара певцов, инструментальный квартет, Марат подготовил сольный танец – концерт удался.
Довольный капитан Сокол попросил майора Глазунова отпустить меня на пару часов к семье. Майор дал увольнительную до отбоя, напомнил, чтоб не забыл помыть и натереть полы.
Был светлый, теплый майский день. На улицах – следы первомайского парада. Там и сям мелькали люди с нарушенной координацией. Из окон доносилось хоровое пение. Праздник шлялся по городу.
Я не знал, как мне с Ирой говорить. Убивать ее давно уже расхотелось. Этого козла, конечно же, проучу, но что мне делать, когда приду домой?
Дойдя до дома… прошел мимо. Медленно плелся по центру в направлении Оперного театра. Тоскливым, горячечным взглядом смотрел я на веселых людей. Зашел в гастроном, купил бутылку вина. В ближайшем подъезде откупорил и всю выпил! Не прошло и трех секунд, как «Портвейн Таврический» извергся. Успел согнуться и робу солдатскую не испачкал. Стало плохо во всех отношениях. Решил посидеть в подъезде. В голове сольфеджировал: «Смейтесь, паяцы, над разбитой любовью».
Когда засыпаешь с ее фотографией под подушкой, а просыпаясь, первые мысли о ней – состояние, о котором один известный писатель говорил: «Это или причина твоего счастья, или причина твоей боли».
Не помню, сколько прошло времени. Когда стало темнеть, пошел домой. Дверь открыла Ира, бросилась на шею, прижалась… Я размяк. «А может, всего этого не было? А как же письмо?»
Все были дома. Виталька прыгнул ко мне на руки, и тут нахлынули на меня отцовские чувства – сына воспринимал скорее как младшего братика. Ему уже был год и два месяца, он хорошо бегал и что-то лепетал на своем языке. Мама раздавала команды: