Мы ехали намного дольше, чем я предполагала. Быстро сгущались сумерки. Я гадала, успеем ли мы хоть раз окунуться, когда доберемся до пляжа. Море проблеснуло между чудовищно уродливыми, нависающими над берегом высотными зданиями в Ла Гранд-Мот. Когда мы повернули за угол огромного, как пирамида, жилого дома, я подумала: неужели утонченная культура, в которой существует множество сортов козьего сыра, а на обеденный стол для двоих ставят свежие полевые цветы, может порождать и такие вещи? Это было совсем не похоже на фотографии Французской Ривьеры в школьных учебниках.
Мы втиснули машину на переполненную стоянку и двинулись сквозь толпу отдыхающих. Доминик с гордостью указала на наш «фургон» – белый трейлер с собственным навесом. В этот момент я вдруг поняла, что мы собираемся остаться здесь на все выходные. Все выходные! А я взяла с собой только футболку и шорты. Ни зубной щетки, ни ночной рубашки, ни даже лишней пары белья. Я неловко попыталась объяснить все это, но Доминик вдруг обняла высокого, стройного и изящного юношу и сказала:
– Voilà Arthur, ton petit frère (Это Артур, твой маленький брат).
Он смущенно улыбнулся и грациозно приветствовал меня тремя поцелуями с примесью соли и песка. Затем подошел еще один молодой человек, пониже ростом, такой же стройный, но с порослью на груди и, судя по его виду, не брившийся уже несколько дней.
– Et ce bel homme s’appelle Lucas (А этого красавца зовут Люка), – объявила Доминик, сияя от гордости. Люка прихватил свои вьющиеся длинные волосы в хвост на затылке, наклонился и, в свою очередь, одарил меня тремя колючими поцелуями. Эти двое молодых людей были моими новыми французскими «братьями».
Пока мы шли к тесному фургончику, я снова попыталась объяснить Доминик, что ничего не взяла с собой, кроме одной смены одежды. Наконец, она поняла и со смехом успокоила меня, сказав, что постирает ее днем, пока я буду ходить в своей maillot (футболке). А к вечеру все высохнет на солнце. Я поразилась этой беззаботности. Кроме того, mon fang, мы ведь на пляже, и это неважно. Судя по всему, французы относились к таким вещам намного проще, чем мы, и в кругу любимых и в приятном месте привыкли обходиться малым.
Муж Доминик, Тома, был механиком. Годы тяжелого труда оставили глубокие морщины у его глаз – узких щелок, в которых едва заметно мерцала синева. Густые волосы он зачесывал назад, что напоминало о стиле помпадур пятидесятых годов. Теперь, когда семья была в сборе, я осмотрела маленький фургон и задумалась, где мы будем спать. В глубине стояла всего одна большая кровать – очевидно, предназначенная Доминик и ее мужу. Но позже вечером, когда пришло время укладываться, я узнала, что молодые люди и Тома будут спать под открытым небом – вернее, под навесом, – а на кровати устроимся мы с Доминик.