На вступительных экзаменах в Московскую консерваторию им. П. И. Чайковского Эрик произвел фурор: его голосом восхищались, ему удивлялись, как небывалому явлению природы. Маститым профессорам еще не доводилось в жизни слышать ничего подобного. И тем неожиданнее и сокрушительнее было окончательное решение приемной комиссии: отказать. Отказать, вопреки всякой логике, вопреки собственному восхищению. В этом смысле, Москва не отличалась от Алма-Аты: на тот момент, это все еще был «единый и могучий», в котором любая неординарность, любое выходящее за рамки явление сталкивалось с неизменным осуждением и остракизмом. Людям вообще свойственно бояться всего нового, необычного, не вписывающегося в привычные понятия. Тем более, в стране, где вся жизнь от колыбели до могилы расписана по пунктам и регламентирована строгими правилами, сомневаться в правильности которых не дозволялось. И тут вдруг – как снег на голову, падает это странное существо, вроде мужчина, но поет женским голосом… Нет, это просто невозможно!
Но счастье все-таки улыбнулось Эрику. Талантливого юношу приметила Нина Львовна Дорлиак, профессор Московской консерватории, в прошлом – знаменитая певица, а ныне – одна из лучших вокальных педагогов. Она не могла, подобно доброй фее, одним мановением волшебной палочки изменить решение комиссии; но смогла дать Эрику приют и добрый совет попытать счастья в музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных, в народе именуемом Гнесинкой.
Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных – легендарная «Гнесинка» (фото современное)
«Я поступил в Гнесинку, и на всех экзаменах по вокалу обсуждение моей персоны длилось по три-четыре часа, – вспоминал Эрик, – И всегда – всегда! – я находился на грани вылета».
И таки вылетел – проучившись только один курс.
Был тогда предмет под названием «научный коммунизм». Он представлял собой заучивание наизусть цитат из, да простит меня Господь Всемогущий, «классиков марксизма-ленинизма». Кто постарше, те помнят нагромождения бессмысленных фраз, никак не желающие лезть в голову по причине своей крайней бредовости. Кому и зачем был нужен этот предмет – науке неизвестно. Выучить его было нереально, сдать – в зависимости от лояльности преподавателя. И вот на экзамене по этому самому научному коммунизму Эрик и провалился с треском. Будь к нему другое отношение в целом, не стань он камнем преткновения для некоторых преподавателей, с момента его появления мечтавших о том, как бы избавиться от неординарного студента, не вписывающегося в советские стандарты – с вероятностью, удалось бы добиться пересдачи или как-то «натянуть» оценку. Но не в этом случае. Эрика отчислили, и он «загремел» в армию.