Он встал и заходил по комнате, пытаясь успокоиться.
«…От этих макак нужно было ожидать именно вероломного нападения, – убеждал он сам себя. – Но ничего страшного не произошло!.. Самое страшное происходит здесь!.. Премьер Витте строит торговый порт накануне войны, а не крепость!.. Алексеев и Куропаткин только и занимаются разговорами о войне с Японией!.. Ламсдорф боится войны!.. Адмирал Макаров до сих пор так и не выехал во Владивосток!.. Куропаткин засиделся в Петербурге. Его немедленно надо отправить в Харбин!.. Пусть принимает войска!..»
Николай II еще долго ходил по спальным покоям, приказав дежурному флигель-адъютанту никого к нему не пускать. Он понимал – у него сдали нервы и никто не должен видеть его в таком состоянии.
Из газет и доносов он знал – было немало и таких, которых судьба России не волновала совсем. И они не скрывали этого.
К великому сожалению Николая II, к последним относился и граф Лев Толстой, которого Александра Федоровна считала духовным пастырем России.
Все эти мысли жгли воспаленный мозг, причиняя Николаю II почти физическую боль.
…Время близилось к обеду, когда к нему в покои вошла императрица Александра Федоровна.
– Они поплатятся за это! И очень скоро! – сказал ей Николай II. – Бог тому свидетель – я хотел все по-другому…
Александра Федоровна обняла супруга и прижалась к нему.
– Я верю тебе, – проговорила она тихо. – Я буду молить господа-бога, чтобы он придал тебе силы, мужество и мудрость…
Николай II слегка отстранил от себя супругу и внимательно посмотрел на нее.
– Тебе не надо тревожиться. Если из-за этого… – он хотел подобрать успокаивающее императрицу слово, но так и не найдя его, продолжил. – Все это не стоит твоих волнений… Меня интересует другое: как поведут себя наши министры, сановники, народ?.. За армию я спокоен. Я уверен – Россию японцам не одолеть, что бы там не произошло, в конце концов. Но Россия может погибнуть от смертельных ран, которые ей уже наносят народовольцы, разночинцы, социалисты, евреи, демократы разных мастей, бездуховная и тупая аристократия вместе с распоясавшимися газетчиками. И даже церковь, – и тут же добавил. – Если бы я был уверен, что все эти пороки можно изжить моим отказом от царствования, я бы пошел на эту жертву ради Отечества. Но я в этом не уверен. Больше всего я боюсь, что вместо меня придут те, кто разрушат наши вековые устои, введут иноземные порядки и, если народ не подчинится им, зальют русскую землю кровью! Такое с нами уже случалось…