Между тем в министерстве назревало событие, о котором Москалёв не имел никакого понятия, а тем более о его значении для своего будущего. Практическая деятельность этого учреждения, кроме всего прочего, предполагала координацию работы различного рода межведомственных комиссий, занимавшихся перепиской с другим органами, подготовкой тем для обсуждения с перспективными партнёрами за рубежом, и, в конечном итоге, выезд в командировку и подписание протоколов о сотрудничестве. Мероприятия эти были скорее формальностью, подписываемые бумаги никого ни к чему не обязывали, и если раньше невыполнение приложения к протоколу грозило серьёзными неприятностями, то после начавшихся в стране перемен они стали носить, как стало принято говорить, рамочный характер.
Организацией очередной такой поездки и занимался хорошо знакомый нам Николай Иванович, уже три дня ломавший голову, где бы ему найти экономиста с редким языком, распространённым именно там, где и предстояло провести очередное заседание комиссии. Предстояло не только перевести на этот непонятный язык протокол, но надо было, чтобы ещё и руководитель комиссии, по традиции назначавшийся из высших эшелонов власти, был доволен качеством перевода.
Поделившись с подчинёнными своей головной болью, Клещёв случайно узнал, что в сопутствующем министерстве институте, одно упоминание о котором вызывало у него головную боль, сидит парень, вроде изучавший нечто похожее и занятый теперь бумагомаранием.
Москалёв действительно часто заходил в этот отдел, с сотрудниками которого у него сложились неплохие отношения. Дело было в том, что на каждую работу, направлявшуюся институтом в министерство, требовался отзыв. В свою очередь, вечно озадаченным бесконечными срочными заданиями чиновникам было совершенно некогда читать всю эту писанину и уж тем более – готовить отзывы. Так и было быстро достигнуто компромиссное решение – Москалёв пишет заключения на свои работы сам, а «сводники» их подписывают. Вот в один из таких визитов, вдыхая сигарные дымы в курилке, где говорилось многое из того, чего нельзя было услышать в кабинете, Москалев как-то и обмолвился, что знает редкий восточный язык, который выучил в студенческие годы по своей собственной инициативе. Тогда ему казалось, что в очередной раз ляпнул что-то лишнее, проявив дурацкую инициативу, как и тогда, когда записался на языковый факультатив при университете.