Судя по тому, как она заросла пылью, у соседа гитара была скорее
предметом интерьера. Руки сами потянулись смахнуть с неё пыль.
— Шурик! А разрешения спросить не надо? — строго сказал
сосед.
Он прав, я бы тоже не позволил соседскому ребёнку трогать мои
инструменты.
— Можно? — спросил я.
— Можно козу на возу, — буркнул он. — Умеешь играть-то?
— Ну так, — неопределённо ответил я.
Играть я умел на всём, кроме баяна и клавишных. Семиструнка у
меня тоже была, но не такая. Не с цыганским строем, а с пониженным,
с дополнительной струной для более низких диапазонов.
— Где играть научился? Ты ж не умел вроде, — сказал сосед.
— Да я так, немного… В лагере, — соврал я.
Сосед заржал.
— Я тоже… Ха-ха-ха! В лагере!
— Только я на шестиструнке, — добавил я.
Я наконец взял гитару в руки, провёл пальцами по струнам. Так и
думал, расстроена.
— Высоцкий так играл, на расстроенной гитаре, — с видом знатока
заявил сосед.
Хотелось сказать, что ты-то не Высоцкий, но я сдержался и молча
принялся крутить задубевшие колки. Для того, чтобы настроить
ленинградку, нужны недюжинная сила в пальцах, твёрдая уверенность и
абсолютный слух. Ну или пассатижи, если силы в пальцах не хватает,
потому что колки на ней не смазывались, наверное, года этак с
пятидесятого.
Камертона, само собой, не имелось, поэтому настроил просто по
первой струне, не особо заботясь о точности. Пришлось ещё и
вспоминать классический строй семиструнки. На открытых струнах
должен получиться соль-мажор.
Когда всё оказалось готово, я провёл пальцами по струнам,
наслаждаясь чистым звучанием, а потом начал играть.
Я играл до тех пор, пока не почувствовал, как начинают болеть
пальцы, на которых ещё пока не было нужных мозолей. Ну хотя как
играл. Импровизировал, на ходу сочиняя и обыгрывая обрывки знакомых
мелодий. Запинался, косячил, само собой. В пальцах не было такой
подвижности, суставам и сухожилиям подобные нагрузки были в
новинку. Да и строй классической русской семиструнки был для меня
непривычным, из-за чего я несколько раз сбивался.
— В лагере, говоришь, научился? — удивлённо воскликнул сосед,
когда я в последний раз провёл пальцами по струнам и с сожалением
отставил инструмент в сторону.
Всё это время, пока я играл, он молча таращился на меня, как на
инопланетную форму жизни.
— Я-то думал, тебе пару аккордов блатных показали… А ты вон как
шпаришь… — сказал он. — Это так нынче в пионерлагерях учат?