Убит?!
– Что за фантастика? – растерянно спросил Комаров. – Где кровища? Рана где? Слышь, Лиза?
Она молча пожала плечами – и вдруг брезгливо содрогнулась, зажала нос.
Ни капли крови не было ни на одежде Эпштейна, ни на полу. Однако отчетливый и мерзкий запах гниющей крови витал в помещении… так же, как недавно витал он на улице Калинина, где раздалось рычание тигра, и возле засыпанной снегом клумбы, где отпечатались его следы.
Хабаровск, 1983 год
Воспоминания Антонины мелькали перед Люсьеной, как стеклышки в калейдоскопе. Это сравнение только кажется банальным – на самом деле оно оригинально тем, что сущность явления выражает очень точно. Таким же банальным, но безупречно истинным является сравнение мелькания картин памяти с кинопленкой, которая запущена слишком быстро, но иногда проектор переходит на нормальную скорость или кадр вовсе замирает, давая возможность все разглядеть в подробностях.
Вот и сейчас перед Люсьеной пронеслось в многоцветном мельтешении, а потом замерло, возвращаясь и проявляясь более четко, круглое белое лицо с узкими, длинными, совершенно матовыми, без блеска, черными глазами под густо накрашенными ресницами. Лицо принадлежало женщине с гладко причесанными смоляными волосами, одетой в алое, с высоким воротом, платье, разрисованное драконами и хризантемами. Когда она говорила, губы ее крошечного алого ротика почти не шевелились, оттого голос напоминал птичье чириканье.
– А ведь ты знаешь, что это грех, – изрекла женщина, качая головой, словно фарфоровый болванчик. – Зюйнье!
Люсьена благодаря Антонине поняла, что это слово как раз и значит «грех» по-китайски, и удивилась было такому странному воспоминанию, но сразу сообразила, что это некая точка отсчета, от которой и началась сцепка памяти Антонины с памятью этого места на улице Запарина, около школы номер 57.
Итак, зюйнье… Неведомый грех готовилась совершить какая-то русская женщина: немолодая брюнетка, с озлобленным, усталым, но все еще очень красивым лицом. Ее звали Тамара Морозова, и Люсьена откуда-то знала, что она принадлежит к числу врагов Павла Меца! Впрочем, впоследствии отец уже сам свел с ней свои счеты, поэтому Люсьена не стала вглядываться в ее духовную сущность, а продолжила погружаться в память Антонины.
И вот появилась сама Антонина – еще совсем девочка, даже моложе, чем в первом отцовском воспоминании, одетая так же, как та китаянка, которой она прислуживала и которая ее называла Тонь Лао. Значит, Тоня.