«Где этот чёртов Енох!» – я уже начинал
злиться.
Очкарик вышел на середину сарая и принялся
судорожно оглядываться. Вдруг, он словно услышал что-то, подошёл к
большой щели в противоположной от меня стене и принялся в неё
заглядывать.
Пора!
Я
неслышно скользнул к нему и изо всей дури шарахнул по его затылку
поленом.
Он
рухнул сразу, не издав даже звука.
–
Ты что, убил его? – моментально материализовался Енох и укоризненно
покачал лысой черепушкой. – В Писании сказано: никакой
человекоубийца не имеет жизни вечной, в нём
пребывающей!*
–
Ой, не зуди! – отмахнулся я и потрогал венку на шее очкарика. – Да
живой он, живой.
–
Что делать с ним будешь? – не унимался Енох.
Я
пожал плечами: убивать придурка не хотелось, работа у него такая.
Хотя с другой стороны, не пошел же он искусствоведом или
библиотекарем, душа лежала именно к такому вот. Значит душа у него
не очень. Но и оставлять врага в живых, да ещё такого мощного врага
– не самое умное решение. Я в этом уже убедился: того же Епифана
нужно было сразу прихлопнуть.
–
Нужно подчистить ему память, – задумчиво сказал я. – Тогда не
придётся его убивать.
Енох согласился, что было нечасто.
–
Ты можешь? – спросил я.
–
Что именно?
–
Стереть ему последние воспоминания?
–
Ты же знаешь, что нет! – возмутился Енох, – Моня мог, но после
того, как он начал материализоваться, и ты загнал его в тот труп –
уже не может.
–
И что делать? – расстроился я, – я не хочу его убивать. Но,
наверное, придётся…
–
Ты ведь уже удалял воспоминания! – вспомнил Енох, – помнишь, у тебя
в той книге заклинание какое-то было, ты его читал и человек сразу
забывал последние события? Ты на хозяйке флигеля тренировался,
помнишь? И на Татьяне, и на Изабелле…
–
Книга спрятана, – кивнул я, – нужно срочно её достать.
–
А с ним что делать? – спросил Енох.
–
Слушай, ты можешь порыскать тут по окрестностях, поискать подвал
какой-нибудь или яму?
–
Зачем искать, в соседнем амбаре есть подвал, довольно глубокий и
заброшенный. Здесь недалеко.
Я,
кряхтя, и проклиная всё на свете, перетащил связанного разорванной
на длинные жгуты гимнастёркой очкарика. Остатки ткани сунул ему в
рот в виде кляпа.
–
Тяжеленный, гад, – возмущённо посетовал я, перетаскивая гада. – На
казённых харчах отожрался.
Енох заржал, как конь. Ну да, ему хорошо,
тащить же мне приходится.