Пашка-то ещё помнил; дед Федя по возрасту тоже должен был
помнить, но он всю жизнь прожил в деревне, где никаких музеев,
понятное дело, не водилось. А вот нынешняя пацанва, уже жадно
заглядывающаяся на Пашкино ружье, ничего такого помнить не могла,
потому что все они выросли уже тут, в общине.
Так вот о мертвяках: они нередко бродили ночами около
человеческого жилья и если оно не охранялось - вполне могли и
внутрь вломиться. Но жильё обычно охранялось и мертвяков просто
расстреливали на подступах. Тем не менее они каждую ночь ковыляли к
обитаемым местам, будто ночные бабочки на свет. Что-то их
притягивало. И отогнать их никогда не удавалось, только
расстрелять.
Впрочем, никто особо не размышлял о причинах, влекущих мертвяков
к живым людям. Люди теперь вообще мало размышляли. Мертвяков -
расстреливали, землю - возделывали, за жизнь - боролись... Некогда
размышлять при таком раскладе.
Иное дело - Пашка. Во-первых, осколок прежней формации,
сохранивший память, сообразительность и интерес к окружающему миру,
даром что тот стал ну оч-чень негостеприимным. Во-вторых, ходок, то
есть не общинник, всю жизнь проводящий за оградой и на окрестных
полях, а бродяга, который и в ближние городки способен наведаться,
и в Город, и даже в Столицу, куда Пашка добирался уже трижды. У
него есть время для размышлений - на переходах, к примеру. Это
общинники пашут от восхода до заката, голову некогда поднять, не то
что о мертвяках размышлять.
Даже эта дружественная община Пашку не приняла - кормили (не
даром, разумеется), позволяли переночевать (что, впрочем, не
спасало от ночных дежурств на вышке), да и вообще относились в меру
приветливо. Но своим так не признали, хотя именно к ним первым
Пашка вышел вскоре после смуты.
Община была необычная даже по нынешним временам. Тут было мало,
катастрофически мало взрослых мужчин, да и те сплошь рохли или
тихони безрукие. Генератор, во всяком случае, пока Пашка не оживил,
так и стоял у них в сарае мертвый. Почти месяц после смуты
обходились без света, а тогда ведь ночами самый атас происходил.
Как выжили - бог весть...
Зато было много женщин одного возраста, примерно ровесниц Пашки,
и практически отсутствовали женщины старше или моложе (не считая
родившихся уже после смуты и успевших сильно подрасти девчонок).
Пашка поначалу удивлялся, а потом выяснилось, что почти вся община
- это бывшие ПТУ-шницы, из училища при ткацкой фабрике, если вы,
конечно, помните что такое училища и фабрики. Как вывезли весь курс
той злосчастной осенью то ли на картошку, то ли ещё на какие овощи,
так и пересидели они смуту в глуши. Общинная маман, пани Лидия,
работала тогда директрисой и, естественно, в конце концов всё
возглавила. Баба Марта была поварихой, Иванна - медсестрой, дед
Федя - шофером, возившим в глушь продукты и почту, ещё три женщины
постарше были мастерами. Мужичок-тихоня по имени Викентий в училище
преподавал эстетику, потому, видимо, и в генераторах разбирался не
лучше девок. Остальной народ прибился позже, по пальцам можно
пересчитать. В целом плюс от такого контингента имелся -
несостоявшиеся ткачихи учиться в Город приехали в основном из
областных деревень, а стало быть на земле работать умели и подобной
работы не чурались. Пашку, вон, при мысли о какой-нибудь прополке в
дрожь до сих пор бросало, а эти были привычны, поэтому община с
самого начала не голодала. Однако имелся у пани Лидии какой-то
феминистический бзик в мозговых извилинах и мужчин в общину она
упорно не допускала, за редчайшими исключениями. Девок своих, что
ли, она до сих пор блюла да берегла? Так всё равно половина уже
сподобилась родить, и многие даже не единожды.