- Он о боксе мечтал!
Мама откатилась на последний рубеж обороны, чем тренерша
незамедлительно воспользовалась.
- Драчун, значит… Не ровен час, с драками попадёт в дурную
компанию. А так впишется в спортивный коллектив. Будем держать его
с трёх сторон: семья, школа и спорт. Ни шагу на кривую дорожку!
- Ма-ама… - заныл я. – Ну давай хоть попробуем. Обещаю – больше
не буду дома боксировать!
Последний аргумент получился решающим. Она позволила походить
неделю-другую. Там будет видно. Сама первый раз отправилась с нами,
проверила, куда меня ведёт Зинаида Павловна. Сморщила нос от запаха
пота, пропитавшего и раздевалку, и зал, аромат был стойкий,
въевшийся, никак не выветрить. Запах спорта. Тревожно обернулась,
уходя. Из открытой двери в следующий зал доносились сочные удары
перчатками по груше.
Теперь у родителей появился отличный кнут. «Получишь двойку – не
пойдёшь на тренировку». «Подмети квартиру, а то никакой
гимнастики». В стране, где «в здоровом теле здоровый дух», вполне
продвинутые по меркам советского времени родители не только не
стимулировали посещение спортзала, но и заставляли вымаливать, пару
раз действительно отказав.
- Он ещё уроки не сделал! – властно роняла мама, захлопывая
дверь перед Зинаидой Павловной. Что обожаемому Валерику кровь из
носу необходимо заработать восемьсот миллионов долларов, домашней
тиранше было невдомёк.
Следующий год, тысяча девятьсот шестьдесят девятый,
ознаменовался двумя историческими достижениями. «Аполло-11»
совершил успешную посадку на Луну, а мама дозволила мне ходить по
району без её плотной опеки – в школу во второй класс и на
тренировки. В моей маленькой жизни второе событие имело гораздо
большее значение. Маленький шаг одного человека – великий шаг для
всего человечества, сказал Нил Армстронг, опустившись ногами в
лунную пыль, а я бы добавил: но только если мама не держит за
руку.
В солнечные сентябрьские дни кайф от первой самостоятельности
обломали пацаны из пятиэтажек по бульвару Луначарского. Два дома,
наша пятиэтажка над гастрономом «Столичный» и девятиэтажка
Белгосуниверситета, преимущественно были заселены беловоротничковой
публикой, а выходившие на бульвар и филармонию – в основном
пролетарской, не считая мелких случайных вкраплений типа мента на
мотоцикле. Причём слесарь высшего разряда зарабатывал тогда
непристойно много по сравнению с советским инженером, примерно
вдвое больше, и почти столько же, как мой папа-доцент. Но своей
пролетаристостью пацаны, «мы, пионеры, дети рабочих», гордились
особенно, вот только это было обыкновенное быдлячество. Наследники
славных трудовых традиций моментально вычислили, что ещё один
отпрыск недобитой буржуазии (а у нас в семье появился
«Москвич-408», от буржуйства не отбрешешься) начал самостоятельные
походы в школу. Стало быть, у него по утрам имеется пятнадцать
копеек на школьный завтрак, и клуша-мамаша не хлопает над ним
крыльями, оберегая от невзгод.