Тогда добыть клубень я не смог, в том
скверном месте твари его не добывали, а Сифийский бобёр своим
горбом лишь аккуратно бил по скрученным листьям, чтобы те упали.
Бывало так, что лист просто раскрывался и всё содержимое
вываливалось на бобра, плавя того кислотой, но чаще всего свёрнутый
трубкой лист отваливался и бобёр процеживал содержимое через
китовые усы, потом раскрывал пасть и сжирал сам лист.
В полудне пути было другое место,
росла та же Лумзатзикская пшеница, но перемежалась с зубастыми
ромашками на двухметровой негнущейся толстой ножке, без листвы и с
толстыми длинными ворсинками на первом полуметре ножки. Это
порождение вообще никто не видел на свободных материках, как и не
видели клыкастую пасть в центре цветка и закрученные плоды
едко-жёлтого цвета около цветка. На этом полулугу-полуполяне между
скверными растениями было не меньше ста метров, а прочую землю
заполняли искривлённые порчей тёмно-зелёные кусты. Но, кроме
растений, нашлись ещё два порождения.
Первый – Глисарская каракатица
скверны. Вроде бы лиса с рыжеватым мехом, но рта нет, на подбородке
подобные паукам жвала, тело чуть удлинённое, вместо лапок по всему
животу куча присосок, передвигается волнами как гусеница, а на
спине покрытый редким рыжим мехом раздутый бочкообразный горб
наподобие домика улитки, но покрытый твёрдыми пластинками и в него
тварь не прячется. С неё добывают широкую мышцу внутри горба,
пластинки с горба, из головы плотный мешочек подобный железе, и
паучьи жвала.
Каракатица приползла к пшенице. Её
горб оказался свёрнутым в рулет мясистым хоботом с утолщённым
синеватым концом. Хобот распрямлялся и концом оборачивался вокруг
верхнего участка толстого ствола пшеницы, и аккуратно давил на
верхние полые стебли красных листьев, но не отрывал. Примерно с
полминуты тварь давила, пока все стебли вместе с листьями начали
опускаться, как твёрдые прутья упёрлись в земли и со скрипом
оторвали ствол растения от земли, чтобы, покачиваясь, перенести на
новое место. Клубень, оставшийся в земле, цепляла жвалами
каракатица и уползала.
Бывало и так, что каракатица путала
растения и скручивала хобот вокруг ромашки. Тогда стебель
становился подвижным, клыкастый цветок изгибался и отгрызал
синеватую часть хобота. Каракатицу дёргало и она моментально
умирала, а цветок, изогнувшись к земле, с чавканьем сжирал труп.
Практически всегда в такие моменты с ромашки падало несколько
плодов едко-жёлтого цвета, которые очень скоро подъедали
мельтешащие несуразные порождения, ни разу никем не виденные на
свободных континентах.