В этом взгляде нет паники, но в нем есть что-то, от чего меня пробирает дрожь.
— Садись вперед.
Я сглатываю и подчиняюсь. Дверь открывается с легким щелчком, воздух ночи проникает в салон.
Бросаю взгляд на дом, в котором была счастлива. В котором я чувствовала себя защищенной. Но трещина пошла изнутри.
Я быстро перехожу вперед, заползаю на переднее сиденье и захлопываю дверь, приглушенно ударяя ее плечом.
Камиль уже выжимает газ.
— Далеко ты собралась? — спрашивает он спокойно, но взгляд его по-прежнему напряженный.
Я стискиваю руки на коленях, чувствуя, как холод кожаных сидений пробирается сквозь ткань одежды.
— Куда угодно, — выдыхаю я.
Камиль медленно качает головой, выводя машину на пустую трассу.
— Это не ответ, Лейла.
Я молчу.
Я еще не придумала, куда. Главное, что оттуда я уже уехала.
Камиль сжимает руль так, что костяшки его пальцев белеют.
— Дамир скоро поймет, что тебя нет.
Я вздрагиваю, но он продолжает:
— Если у тебя нет плана, то этот побег – бессмысленный риск.
Горло сжимает спазм.
— Ты собираешься мне помогать или читать мораль? — огрызаюсь я.
Он поворачивает голову, бросает на меня взгляд.
— Я пытаюсь понять, во что я вляпался, — его голос звучит ровно.
Машина набирает скорость. Городские огни медленно растут впереди, но мне почему-то кажется, что они не сулят мне спасения.
— Лейла, — Камиль чуть сбавляет скорость и говорит тише, — ты ведь знаешь, что назад дороги уже не будет?
Я смотрю в лобовое стекло, ловлю отражение своих собственных глаз.
— И не нужно.
Камиль ведет машину уверенно, взгляд его направлен вперед, но я знаю – он замечает каждую мою эмоцию, каждую неосторожную дрожь в голосе. Он всегда такой. Внимательный.
Я знаю его почти всю свою жизнь.
Камилю сорок два, он на пятнадцать лет старше меня. И он всегда был рядом, настоящий и стабильный. Человек, который никогда не давал пустых обещаний.
Я помню, как в детстве он катал меня на велосипеде по улице. Я цеплялась за его рубашку, визжала от восторга, а он только смеялся:
— Держись крепче, малявка.
А еще помню, как он однажды нашел меня в саду, когда мне было семнадцать, и я плакала из-за того, что Дамир сказал что-то жестокое.
— Люди иногда ранят просто потому, что могут, — сказал он тогда, садясь рядом. — Но ты не обязана позволять им.