С немалым трудом, мне удалось привести её в чувства. На лице
моей девушки боролись очень сильные эмоции. С одной стороны, ей
очень хотелось разреветься как маленькой девочке, а с другой – не
показывать насколько она сейчас уязвима. Мимика на её лице металась
от истеричного хохота до черной меланхолии и все это происходило в
доли секунды.
Поняв затруднение, я решил избавить её от мук выбора и просто
тихо прижал к своей груди, где она, уже не сдерживаясь, начала
надрывно реветь. Никогда раньше я не чувствовал себя настолько
погано, как слушая полные боли вопли девушки, что по какой-то
несуразной случайности потеряла последнего родного человека.
Она ревела и кричала, когда Мейн начал отправлять пострадавших к
риперу. Она не остановилась, когда приехала полиция, которую
вызвали чтобы была официальная возможность вызвать похоронную
службу за телом Пилара. Она никак не отреагировала, на вопросы
полицейских, которые хотели нас опросить. Благо наш здоровяк с ними
разобрался. В смысле, объяснил ситуацию. Но вот когда подошел
какой-то хмырь и начал предлагать нам психологическую помощь как
пострадавшим от действий киберпсиха, она сорвалась и едва не
пристрелила приставучего чинушу (еле успел из её рук пистолет
выхватить), со словами:
- Единственный кто пострадал это мой ебучий кретин-брат! Ему
помоги долбанный ты уёбок!
Поняв, что ему тут не рады, соцработник (как он сам ранее
представился), быстренько от нас смылся, опасаясь, что в следующий
раз выхватить оружие из рук любимой я могу и не успеть.
Дождавшись работников погребальной службы, мы заказали кремацию
и доставку "рук техника" (единственный имплант признанный пригодным
к дальнейшей продаже или использованию) по нашему адресу. Потом
решим, что с ними делать.
***
От смерти брата Ребекка отходила очень тяжело.
Ходила, как будто во сне и бледная словно тень. Много времени
просто сидела на диване обхватив колени и часами смотрела в одну
точку. Временами, ни с того ни с сего, начинала плакать. Временами,
словно в поисках чего-то, оглядывалась по сторонам, но не найдя
этого, снова застывала собственным изваянием.
Сама не кушала, приходилось кормить, а ночью периодически
подрывалась с криком: "Мразь ты конченная!" и мне приходилось её
успокаивать.
Права была Мисти. В заботах о душевном состоянии Ребекки, мое
собственное горе и тоска отошли куда-то на задний план. Ведь по
сравнению с чувствами Бекки, они казались настолько
несущественными, что не стоили даже упоминания.