С облегчением выдыхаю. Веду плечом, сбрасывая сковавшее их чудовищное напряжение. Мысль о том, что где-то там, в чужой семье, все это время рос мой ребенок – завязывает в узел кишки. Я готов простить любой косяк за одно то, что этого все-таки не случилось. Подумаешь, криоконсервация. На фоне того, что могло быть – такой поворот кажется сущим пустяком. Хотя глобально, конечно, и это – непростительная ошибка. Ошибка, которая ни за что не смогла бы прокрасться в мой мир, если бы все в нем зависело лишь от меня.
– Тогда я не вижу проблем. Просто утилизируйте эти эмбрионы, – цежу сквозь стиснутые зубы. Желание позвонить в скорую сменяется диаметрально противоположным. Добить уж этого идиота, чтобы не мучился. И видно, что-то такое мелькает в моих глазах, что заставляет Сергея Борисовича вжаться в кресло. – Надеюсь, мы поняли друг друга, – чеканю, уже не скрывая ярости.
– Боюсь, это невозможно.
– И почему же? Я могу распоряжаться своим материалом, как мне угодно.
– Да. Но это не только ваш материал. И к тому же четыре месяца назад мы все же подсадили эмбрион биологической матери, и он благополучно прижился.
Макс за спиной присвистывает. Я застываю посреди кабинета, сжав кулаки. Все происходящее напоминает плохое кино. Ну, или кошмар – что угодно, но не мою действительность. Это настолько не из моей жизни, что кажется, я вот-вот проснусь. И все исчезнет.
– Кто она?
– Она? – лепечет Сергей Борисович.
– Да. Та женщина, которая… – осекаюсь, не в силах подобрать слов. Носит моего ребенка? – да, так, пожалуй, правильнее всего. Но ведь один черт язык не поворачивается сказать это чертовое «мой ребенок».
– Послушайте, Георгий Святославович, нам в самом деле очень жаль. Мы только-только узнали об этом происшествии. И поскольку в практике еще не было подобного прецедента, наши специалисты не вполне уверены, что мы имеем право разглашать подобную информацию. Сейчас нанятые нами юристы проводят анализ действующего законодательства и…
– Достаточно! – рявкаю я, окончательно потеряв терпение. – Я вас услышал. Теперь послушайте вы меня. Я, конечно, не юрист, но вполне допускаю, что в обычных условиях вы гарантируете клиенту анонимность. Но это, мать его так, не вполне обычные условия! Не нужно быть юристом, чтобы понимать – никакого права на использование моей спермы у вас не было. Один только этот факт сводит на нет всю вашу конфиденциальность. Мне нужно имя этой женщины. Это понятно?