– Нужна вода! Больше воды. В нее плеснули кислотой, – чеканит Макс.
– Я разберусь, – сиплю в ответ и, неуклюже падая на колени перед лежащей на голой земле Данаей, набираю полные пригоршни снега. – Найди того, кто это сделал!
Начинаю осторожно растирать ее лицо, губы, шею… На шикарном пальто Данаи расползаются безобразные пятна. Такие остаются на одежде, если на нее ненароком плеснуть хлорки. Эта картинка знакома каждому ребенку, рожденному в СССР. Развожу полы. Нужно убедиться, что кислота не попала на тело. Удивительно, но у меня холодная голова. И твердые руки. Как если бы такие ситуации для меня были привычным делом.
– Сейчас-сейчас, моя хорошая. Вот так. Так лучше? – а сам боюсь на нее смотреть. – Сильно болит?
– Да нет, вроде бы.
Ее слова ни капельки не утешают. Каждый знает, что когда человек в шоке, он не чувствует боли.
– Вот и хорошо. Вот и хорошо… – вокруг нас собирается толпа. Из театра выбегают люди. А я все тру ее лицо чертовым снегом, и кажется, если остановлюсь, случится что-то непоправимое. Так же… так сохраняется хоть какая-то видимость контроля. Господи, боже мой.
Нас кто-то дергает. Что-то спрашивает. Кажется, худрук театра, или режиссер. Мне все равно. Отмахиваюсь…
– Скорая уже подъезжает! – в ушах шумит, и все звуки до меня доносятся, как будто я под водой. Даже звонкий голос Нюты. И вот тут, наверное, уже от холода, у меня начинают дрожать пальцы. Осторожно снимаю с глаз Данаи очки. Понятия не имею, на кой черт она нацепила их ночью, но теперь это неважно. Главное, что они спасли ей глаза. И теперь те блестят все в том же тусклом свете, на меня глядя…
– Давай я тебя перенесу в тепло.
– Не нужно. Я уже слышу сирену скорой…
Кто-то притаскивает целое ведро теплой воды.
– Умывайся. Давай. Это совершенно точно не помешает.
– Теплая… – голос Данаи сиплый из-за непролитых слез. Они заполняют глаза…
– Нет-нет, только не плачь, моя хорошая. Будет больно. Потом, хорошо? Когда все заживет. Будем с тобой реветь хоть неделю… – я говорю какие-то глупости и сам удивляюсь этой непонятно откуда взявшейся говорливости. Мысленно ругаю себя, что, дурак, заморозил девочку этим чертовым снегом. А с другой стороны… Как будто у меня был какой-то выход! Господи, какой ужасный день…
Сияя мигалками, прямо во двор въезжает полицейская машина. Оборачиваюсь. С удивлением понимаю, что все это время рядом со мной был дед. Остается надеяться, что случившееся его не добьет.