Стучу и слышу
приглушённые шаги за дверью. Вера дома. Какая беспечность: кинуть Ворона и не
свалить на другой континент. Закрываю ладонью глазок и жду.
Дверь
осторожно приоткрывается на цепочке. Я вижу лицо продавшей меня женщины. Её
глаза огромные, испуганные, будто перед ними только что предстал призрак.
— Олег... я...
Бью плечом в
дверь. Дерево трескается, цепочка рвётся. Врываюсь внутрь.
Вера не
успевает вскрикнуть. Её тонкое тело отлетает к стене. Я хватаю её за горло,
прижимаю. Чувствую, как под пальцами бьётся её пульс. Она сипит, царапает мне
руки в бесплодных попытках вырваться. Сильнее зажимаю в тисках. Лицо её
багровеет. Глаза вылезают из орбит.
— Почему? —
мой голос звучит чужим, хриплым.
Она не может
ответить. Её зрачки расширяются, а губы начинают синеть.
Эти синеющие
губы, издающие сейчас грубые гортанные звуки, ещё совсем недавно шептали мне
какой-то ласковый бред в тесной темноте подсобки. Её щека прижималась к моему
лицу, царапаясь нежной кожей о небритый подбородок. Её бёдра дрожали под моими
ладонями.
Отшвыриваю её
на пол. Вытираю руку об джинсы. Мне противно к ней прикасаться.
Вера падает,
давится кашлем, слезами, трёт шею.
— Прости... —
она хрипит. — Они обещали... не убьют тебя...
Я достаю
пистолет. Не чтобы стрелять. Просто чтобы она видела.
— Кто?
Она смотрит на
ствол, потом на дверь соседней комнаты и на меня. В её глазах животный ужас.
— Не надо!
— Кто? —
повторяю с нажимом.
— Не стреляй…
пожалуйста…
— Кто? —
Щёлкаю магазином, присаживаюсь перед ней на корточки и доверительно сообщаю: —
В обойме семнадцать патронов. Хватит и на тебя, и на свидетелей. Хотя твои
соседи, скорее всего, не высунутся из квартир даже на звуки взрыва.
— Я не знаю,
правда, не знаю, — Вера отчаянно плачет. И почему-то я начинаю ей верить.
— Сколько? —
задаю новый вопрос.
— Что? — Она
не понимает или делает вид.
— Сколько тебе
заплатили за меня.
— Нисколько…
— Не верю.
— Нисколько! У
меня не было выбора! — Вера кричит и осекается, когда дверь соседней комнаты
открывается и оттуда с загипсованной ногой на костылях выходит долговязый
подросток.
— Ма-а-ам? —
спрашивает он, переводя испуганный взгляд с неё на меня. — Что происходит?
— Ничего,
милый. — Как же преображается лицо Веры, когда она говорит с сыном. В глазах
светится нежность, а в голосе звучит материнская мягкость. — Всё в порядке.
Вернись в свою комнату. Мне надо поговорить со старым знакомым.