По такому случаю состоялся внушительный банкет. Японец, привыкший пить мало и крошечными рюмочками, был вынужден оставить свои привычки. Тосты произносились один за другим, опорожненные бутылки немедленно заменялись новыми. В общем, гость не устоял, причем в прямом смысле.
К концу пиршества японский министр Мацуока вместе со Сталиным и Молотовым пел «Шумел камыш, деревья гнулись…». Это было уникальное, неповторимое советско-японское трио. И на вокзале Мацуока выглядел весьма оживленным и беспрестанно обнимался с провожающими. До отхода поезда оставались считаные минуты, и в это время…
На перроне появился сам Сталин! Стоит заметить, что он никого и никогда не встречал и не провожал. Но тут… Сталин был в необычайно приподнятом настроении. Громко говорил, расхаживал по перрону под руку с Мацуокой. Иногда Сталин отходил от японца, чтобы обнять иностранных послов, в том числе германского. Он пожимал руки железнодорожным служащим, награждал улыбками и похлопывал по плечу обычных пассажиров. Те были настолько ошеломлены происходящим, что сомневались – не сошли ли они с ума?!
Наконец Мацуоку удалось посадить в вагон. Казалось, сейчас все церемонии завершатся и состав наконец тронется. Однако Сталин вошел в вагон вслед за гостем! Американский корреспондент Джон Скотт, участвовавший в проводах Мацуоки, вспоминал: «Наверное, в третий раз обменявшись рукопожатием, они обнялись… В вагоне Сталин сказал Мацуоке: «Вы азиат, и я азиат». Он показал рукой на платформу, где стояли дипломаты, и произнес: «А они европейцы». Оба азиата снова рассмеялись».
Спустя много лет Молотов в беседе с поэтом Феликсом Чуевым сказал: «Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
В итоге Транссибирский экспресс задержался на целый час. Мацуока же пребывал в эйфории – из поезда он посылал одну за другой приветственные телеграммы: в газету «Правда», Молотову, своему «новому другу» Сталину: «…Прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившимся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки, пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни народов СССР…»