Патриарх Филарет подошёл к Александру, перекрестил его, и
обмакнув тонкую кисточку во флакончик с елеем, нарисовал на лбу
крест: – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Благословляю тебя, сын
мой. Храни тебя Господь.
Цесаревич сделал несколько шагов вперёд, и, не доходя до тумбы,
остановился. Один из гвардейцев, участвующих в ритуале, подал
папку, цесаревич её развернул и зачитал короткий текст клятвы: – Я,
цесаревич Александр Владимирович Романов, вступая в права второго
наследника на престол Российской империи, осознаю возлагающуюся на
меня ответственность и клянусь соблюдать законы России, хранить
верность императору, заботиться о подданных Российской империи.
Пусть моя сила станет частью вашей силы.
Эхо звонкого мальчишеского голоса ещё отражалось от колонн и
высоких потолков дворца, когда цесаревич, отдав папку с клятвой,
уверенно прошёл до тумбы и положил левую руку на блестевшую тусклым
металлом пластину. Почти сразу же, над плитой, чуть выше уровня
роста цесаревича, вспыхнула немного искривлённая яркая полоса
красного цвета.
Император, наследник, да и все присутствующие облегчённо
выдохнули: сила «признала» законность инициации юного цесаревича и
даже если он получит начальный уровень магической силы, это не так
важно – сила будет расти и к четырнадцати-пятнадцати годам, когда у
остальных его ровесников будет происходить естественная инициация,
цесаревич сможет подняться минимум до конца первого уровня, а то и
дальше: уж что-то, а постоянные тренировки для него организуют.
Александр продолжал держать руку на пластине. И горевшая над ним
красная дуга всё разгоралась, немного колыхаясь и переливаясь
цветами от огненно-красного до бордового. Знать, собравшаяся в
Александровском зале, подалась вперёд, напряженно вытягивая шеи, а
задние ряды даже незаметно привставали на пальцы – по яркому
свечению было понятно, что у цесаревича показатели уже превысили
середину первого уровня, и это многократно оправдывало риск и
гарантировало неплохой прирост силы для всех одарённых империи.
Цесаревич не убирал руку с плиты, плотно прижимая её к шершавой
поверхности. Красная полоса над ним всё разгоралась, от напряжения
на лбу ребёнка выступил пот и немного подрагивало веко, во рту
чувствовался привкус крови.… Не отрывая от плиты левой руки, правой
цесаревич схватился за один из позолоченных набалдашников,
смонтированных по углам тумбы, и казалось, что ещё сильнее стал
давить на пластину. Красная полоса сияла и переливалась, в ней
стали возникать небольшие проблески и сполохи красно-оранжевого и
жёлто-оранжевого цветов, которые постепенно оседали и
сформировались в тонкую, неожиданно ярко вспыхнувшую полоску – уже
оранжевого цвета. Цесаревич продолжал прижимать ладонь, стиснув
зубы и завороженно, как и все присутствующие, глядя на
переливающиеся и бурлящие как в жерле вулкана, красные и оранжевые
тона: яркая красная дуга горела буквально в метре от него, чуть
выше роста цесаревича и он с замиранием, подняв голову, со
стиснутыми зубами и напряжёнными скулами смотрел на игру цветов.
За́мер и зал – редко кто при искусственной инициации оказывался
дальше середины первого уровня, а уж второй уровень – это вообще –
запредельная для ребёнка такого возраста сила, которой никто не
ожидал. Император с наследником, сохраняя каменные маски на лицах,
косили глазами друг на друга, но ни повернуть головы, ни шепнуть
пары слов не могли: как только над цесаревичем зажглась красная
полоса, десяток видеокамер начал транслировать происходящее в
Александровском зале на ведущие телеканалы страны и во всемирную
паутину; редакторы телеканалов в спешке прерывали сетки вещания, а
дикторы взахлёб зачитывали экстренное сообщение кремлёвской
пресс-службы о происходящем в Александровском зале. Оказавшиеся
фоном для цесаревича, император и его сын не могли ни расслабиться,
ни повернуться.