Максим — он, и только он.
Впервые у меня закрадывается мысль о том, что Димка наглым образом оклеветал Максима. Ну не может человек, который ТАК на меня смотрит, успевать еще одаривать вниманием других барышень.
«НО Садулаев признал, что был с Димой в клубе», — гадко пищит прямо в ухо второе «я».
Вытерев кожу насухо, растерянно замираю, глядя на лежащие на полу вещи. пытаюсь вспомнить дословно диалог с Димой.
- Бли-н, Лин, только не злись. Ок? - тянет он. - Я с ним в клубе встретился.
- В клубе? – удивляюсь, ожидая продолжения. – Не знала, что ты по клубам ходишь.
Кажется, я много не знаю о своем «женихе». Тут же одергиваю себя. Да, многого не знаю, как и он обо мне.
- Да, честное слово, первый раз зашел. Захотелосьглянуть, че его так все хвалят. Я же думал тебя пригласить. Ну, знаешь, вместе время провести, а то ссоримся, как кошка с собакой последнее время.
Сердце замирает. Я понимаю, что дальше ничего хорошего не услышу.
- А там Садулаев. Ну, я и решил счастья попытать. Я же думал, что он нормальный мужик.
Молчу, все мое существо обернулось сплошныможиданием.
- Побрил меня, короче, – Димкины глаза горят обидой. Подумав, парень ядовито добавляет. - Занят был слишком для такого простого пацана, как я. Рыжую курицу какую-то зажимал на диване.
Вздрагиваю, не смотря на то что это вче в далёком прошлом, все равно больно.
А ведь Максим тогда говорил вполне искренне, солгал на счёт академии.
Это правда, что на месте академии планируется коммерческое здание? – глаза наполняются слезами, последнее слово я произношу полушепотом. Мне страшно, очень страшно позорно разрыдаться перед НИМ.
Максим на глазах бледнеет. Смуглая кожа приобретает цвет пергамента. Кажется, я все же смогла выбить его из колеи.
- Послушай, я все объясню. Все не так просто.
— Это правда? – давлю настойчиво, не отводя взгляда.
- Да, – хрипло отвечает Максим. Губы мужчины сжимаются в одну сплошную неподатливую линию.
- Нам не о чем с тобой говорить.
Я отворачиваюсь и иду в сторону подъезда. Слава Богу, лавочка пустует. Сегодня нет вездесущих бабулек-сплетниц. Хотя бы моя гордость не пострадала прилюдно.
Садулаев вновь останавливает меня, разворачивая к себе лицом.
— Подожди, Ангелина.
- Твои люди разгромили академию. Татьяна… - сбрасываю его руку. - У нее на лице остался след от удара, – делаю глубокий вдох и уже почти кричу, впадая в истерику. - Ты предал меня! Ты знал, как мне дорог балет!