К нам в офис рубли стекались
ежедневно и в приличном количестве — от ста до ста пятидесяти тысяч
в день. Хотя, не так уж и много, если разобраться. Всего-навсего
пять тысяч долларов в день — курс неизменно рос, за один
«вечнозеленый» на черном рынке приходилось отваливать аж тридцать
«деревянных». И процентов на семьдесят приходившие к нам суммы
состояли из этих самых полтинников и стольников. Конечно, и речи не
было о том, чтобы покупать пять тысяч долларов каждый день. В
лучшие дни удавалось перевести в валюту половину выручки, что уже
считалось неплохо.
Как только на экономическом горизонте
замаячил «ежик» товарища Павлова, я напрягся. Стольники и
полтинники нужно было спасать. Для этого мы использовали «помойку»
— фиктивный кооператив, зарегистрированный с помощью нашего доброго
знакомого Паши Немца на одного из его уголовных товарищей.
Уголовный товарищ, получив невиданные ранее пять тысяч рублей, был
совершенно счастлив, а на счета свежезарегестрированной лавки
устремились потоки наличности.
В это же время я провел
производственное совещание, на котором посвятил всех сотрудников в
страшную тайну грядущего. Впрочем, слухи о реформе уже ползли, так
что больших секретов я не раскрыл.
— Откуда знаешь? — прищурился на меня
Валерик, после совещания.
— Сорока на хвосте принесла! — грубо
ответил я. — А что? Полный чулок стольников насобирал? Это зря.
Избавляйся!
— Разберусь! — шмыгнул носом
Валерик.
Немец, с которым мы время от времени
встречались, к полученной информации отнесся более чем
серьезно.
— Точно известно? — спросил он меня
без обычной своей улыбки.
— Железно, — заверил я.
— Вот же суки… — сказал Немец
задумчиво и испытующе посмотрел на меня: — Поможешь бумагу
пристроить?
— Тащите свою бумагу, — сказал я
обреченно.
Несколько сотен тысяч рублей общака в
дополнение к нашим деньгам отправились на «помойный» счет.
Немец не прогадал. Реформа в какой-то
степени ударила по криминальному миру, особенно по тем его
представителям, которые находились в местах лишения. Немец
рассказывал, что у многих «сгорели» заначки, спрятанные на воле, не
говоря уже о тюремных и зоновских общаках, обменять которые не было
никакой возможности. «Даже вешались люди» — мрачно заметил он.
После трех сумасшедших дней обмена
денег мы просто вывели с «помойки» накопившиеся суммы. Наши
коллеги-кооператоры в массе своей тоже не очень пострадали от
павловских козней. Кто-то использовал связи в госбанке и все
благополучно поменял, кто-то дал деньги в долг, кто-то вложился в
товар… Пострадал, как водится, простой советский человек, хранящий
купюры не в сберегательной кассе, к чему настойчиво призывала
реклама, и — упаси боже! — не в «Менатепе», стремительно набирающем
обороты, а просто под матрасом или в чулке. Стратегические
накопления на новую «стенку» и автомобиль пошли прахом. Народ
яростно материл всех вождей вместе взятых, а вечерами вместе с
милицией были замечены и армейские патрули.