Надо взять молоток, подумал Миша, разглядывая руку, зайти со
спины и хорошенько ударить Надю по затылку. Одного сильного удара
будет достаточно. Если что, конечно, можно бить, бить и бить, пока
Надин череп не превратится в кашу. Но это в крайнем случае. На
эмоциях.
От холодной воды рука слегка онемела. Так же онемели, сделались
менее выпуклыми странные мысли. Миша торопливо нашел в шкафчике
йод, отковырнул крышечку зубами, вылил на зудящее пятно несколько
рыжих капель, размазал. По ванной комнате разлился характерный
запах.
Проблема заключалась в том, что он хотел убить Надю и любил ее
одновременно. Желание казалось противоестественным. Оно
наслаивалось на любовь, будто джем на масло, и, перемешиваясь,
рождало какие-то совсем невероятные, мерзкие мысли.
Интересно, как долго это продолжится? И закончится ли
вообще?
— Дорогая, а что у нас на завтрак? – спросил он, ощущая дрожь в
голосе.
— Блины, — ответила Надя, — Миш, масленица же! Конечно
блины!
***
Две ночи подряд ему снился один и тот же сон с вариациями.
Миша убивал свою жену.
То есть он просыпался среди ночи, шел на кухню, брал нож,
возвращался и, склонившись над любимой, втыкал нож ей под
подбородок.
Или брал с полки для инструментов молоток, возвращался и
разбивал Наде лицо.
Или душил ее подушкой.
Или просто ломал шею. Очень реалистично ломал, ощущая теплоту ее
кожи, хруст позвонков, хриплое затихающее дыхание.
Каждый раз, когда Миша просыпался по-настоящему, он молился,
чтобы все его скверные мысли остались во сне. С детства вспоминал
обрывки: «Отче Наш, сущий на небесах…», нащупывал Надину руку под
одеялом и крепко ее сжимал. Надя спала и ни о чем не
подозревала.
Один раз Миша поднялся с кровати и тихонько, на цыпочках, прошел
в детскую комнату. Хотел убедиться, что с Люсей все в порядке. Он
бы с ума сошел, если бы с дочкой что-нибудь случилось.
Девочка посапывала, развалившись в кроватке. Свет фонарей из
окна ласкал ее милое кукольное личико с вздернутым носиком, тонкими
губами и ямочкой на подбородке, как у папы. Миша подошел, поправил
одеяло. Хотя мысль об убийстве Нади все еще пульсировала в голове,
он твердо решил, что не оставит дочь без матери. Ведь можно же
что-то придумать, правда?
Пару раз в течение этих дней Миша ловил себя на мысли, что не
помнит кое-что из происходящего. Вот он сидел на собрании, а вот
уже стоял перед зеркалом в офисном туалете и разглядывал
собственное лицо, которое, казалось, вновь покрылось темными
венами-линиями. Вот он раскладывал пасьянс, чтобы скоротать остаток
вечера на работе, а вот уже стоял на пороге тату-салона, стряхивая
с плеч снежинки и ощущая, что замерзли ноги, обутые в не по-зимнему
тонкие туфли.