Толик оказался могучим широкоплечим мужичком с бородой. Обе
руки, как и положено, от кистей до плеча в татуировках. Какие-то
драконы, сердца, бензопилы, черепа.
В каморке было тесно, пахло красками и чем-то паленым. Три стены
оказались заклеены листами с рисунками. Четвертую стену загораживал
встроенный шкаф с зеркалом. В зеркале Миша увидел себя: бледного,
задумчивого, с каплями пота на висках.
Мишу усадили на табуретку перед стеклянным столиком. Подложили
под руку мягкую подушку, попросили закатать рукав до локтя. Миша
покорно выполнял указания, но не мог отвести взгляда от
собственного отражения в зеркале. Казалось, что все его тело
постепенно покрывается татуировками. Он макушки до пяток. Каждый
сантиметр кожи. Вернее, татуировка была одна: гигантский узор из
разноцветных переплетающихся линий. Тот самый узор, который его
завораживал. Мише даже показалось, что если всмотреться
внимательнее, то можно уловить рисунок.
— Глянь, — сказал Толик, отвлекая, – тебе ниже или выше? Как
удобнее?
Миша отвел взгляд от зеркала. Его рука с закатанным чуть выше
локтя рукавом, раскраснелась и покрылась мелкими каплями пота. На
ней еще не было ни одной линии, но, казалось, что они проступают
сквозь кожу. Набухают, вызревают и вот-вот вылезут наружу.
Внезапно, в голову пришла шальная мысль.
— Слушайте, я передумал. Мне вот здесь, можно? Что-нибудь
небольшое и яркое, — попросил Миша и ткнул пальцем в зудящее пятно
между большим и указательным пальцем. — Например, несколько линий
вместе. Синие, желтые… вам виднее.
— У тебя там фигня какая-то, вроде раздражения.
—Чем больнее, тем лучше.
— Уверен?
Миша подумал о том, что с удовольствием бы разбил зеркало, взял
бы несколько осколков, вернулся домой и исполосовал бы Надино
обнаженное тело. Начал бы с лица, потом перешел бы на шею, а
затем…
—Уверен. Хорошенько набивайте, не жалейте.
Толик пожал плечами, зарядил машинку, макнул иголкой в краску и
склонился над запястьем.
Через секунду тело Миши пронзили чудовищные, яростные,
пульсирующие вспышки боли. Одна за одной. Миллион вспышек в
секунду.
Миша почувствовал, как лоб покрывается холодной испариной.
Челюсть задрожала. Он сжал и разжал пальцы на свободной руке.
Закрыл глаза. В глубине сознания со звоном лопались осколки стекла,
и уже никого не хотелось резать, а хотелось только, чтобы боль,
наконец, ушла.