Слушаю, замерев камнем, и неверяще
смотрю на свой браслет.
«... С одной стороны это дало
возможность частично использовать способности эльфийки и орка —
выстрел чёрной стрелой или чёрной плазмой, например, но тут имеется
побочный эффект — орочьи понятия о чести и долге передались и
тебе».
Невероятно. Это, конечно, многое
объясняет, но всё равно твоим словам веры нет.
«А это уже страх эльфийки перед
тёмными даёт о себе знать», — Шазарат усмехается. — «Руам,
которого я знала до смерти его напарников, предпочитал слову дело,
ибо лишь делом можно проверить правдивость слова».
Отрицательно качаю головой, я и до
смерти союзников не особо тебе доверял.
«Знаю, но всё равно делал то, что
должен, без колебаний — даже без веры моему слову. И, насколько
помню, я ни разу не дала повода усомниться в том, что говорю. Но...
я готова пойти на уступки, Руам. Я могу вмешаться, подчинить своей
воле и заставить тебя убить всех крысолюдов, только не вижу в этом
нужды. Ты сам всё сделаешь. В награду, помимо воскрешения твоих
союзников, обещаю открыть тебе одно из воспоминаний, к примеру,
последний твой сон. Что ты на это скажешь?»
Скажу, что заманчиво. Только не
понимаю, на кой сдались тебе эти крысюки. Зачем их убивать?
«Их смерть ослабит мою соперницу.
Точнее, её влияние на этот мир».
Тогда тем более не понимаю, почему ты
не убила их раньше сама.
«Некоторые правила игры обойти
невозможно, их приходится соблюдать. Твои же действия, как моей
боевой единицы, не противоречат правилам».
Значит, душа Угмурка влияет на мою
совесть? Если так, тогда после воскрешения Уга и Лани, я должен
буду перестать терзать себя из-за смерти крысюков. Что ж,
проверим.
«Ну так что ты решишь,
Руам?»
Решу действовать. Пальцы сильнее
стискивают рукояти клинков...
***
Хирша просыпается посреди ночи и
вслушивается в тишину. Крысолюдка двигает ушами из стороны в
сторону, принюхивается, но в яранге лишь привычные с детства
запахи. Разбудившее странное чувство тревоги не даёт покоя, Хирша с
замиранием сердца смотрит на спящего сына...
— Проснись, Хиши, — она осторожно
тормошит за плечо малыша, укрытого кабаньей шкурой. — Давай,
мышонок, открывай глазки.
— Уже утро? — спросонья маленький
крысолюд трёт лапками мордочку и приподнимает голову.
— Ещё нет, — шепчет Хирша,
склонившись над сыном, — но надо вставать.