Купец пытался расспрашивать меня
о моем прошлом, о том, что довелось увидеть,
но я осмотрительно уклонялся от прямых ответов,
сводя все к размышлениям о духовности и прочем.
Чтобы хоть как-то поддержать легенду об умудренном опытом
проповеднике, я пересказывал услышанные мной
в Драмунгваарде истории, переделывая их на свой лад
в подобия поучительных историй. Скоро он успокоился
и не стал упорствовать в расспросах, чему я был
несказанно рад. Покуда он сам не затюкал меня своими
россказнями.
Две недели сытных обедов, легкой
дороги и теплого ночлега. И все же это было
испытанием. Он оставлял меня в покое лишь когда
я уходил возносить молитвы. И молиться я стал
гораздо чаще. Улле сопровождал меня каждый раз из благих
побуждений, а Инграм порой к нам присоединялся, когда
и его уши окончательно сворачивались в трубочку. Его
заклинания, впрочем, звучали несколько иначе: «О добрый
Фарэль, помоги! Пусть отсохнет язык у треклятого стрекотуна!
Иль паралич разобьет! А-хой!» Стыдно признаться, но эти строки
я запомнил, чтобы при случае ввернуть и в свою
молитву.
Впрочем, это я совсем обнаглел.
В целом наше путешествие было более чем приятным, особенно
если учесть, что довелось испытать раньше. К тому же,
из рассказов Джервиса я почерпнул много нового
об Анандере, и о местных порядках,
и о том, как празднуют Солярии порядочные люди,
и как надо вести себя с бордель-матроной, чтобы она
не подсунула тебе больную девку. Много нового.
Не сказать, что все было полезным,
но познавательным — уж точно.
Мы двигались быстро, рассевшись
на двух крытых повозках, и даже размытая дорога
не сильно нас замедляла: большую часть товаров Джервис
распродал, и кони-тяжеловесы уверенно шли вперед безо всяких
затруднений. Чудные животные. Телега поскрипывала, лениво взбираясь
на холм и баюкала меня. Небо вновь было ясным,
и я дремал и поглядывал на закатное море.
Красный диск солнца медленно спускался за горизонт, вычерчивая
на водной глади раскаленную дорожку. Вот бы этот момент
длился вечно...
— А вот и Меркиль,
друзья, — возвестил Джервис, как только мы взобрались
на холм.
Внизу, в часе езды, море клином
взрезало сушу, а по краям залива сплошь мерцали тысячи
огоньков. Как же много здесь должно быть людей! Сотни зданий,
одно под другим впритык, и всюду сновали орды торопливых
теней. В гавани я разглядел несколько дюжин кораблей, чьи
мачты в сумраке вычерчивал закатный свет солнца. На самых
дальних оконечностях залива стояли башенки с зажженным
на верхушке огнем. Путеводные маяки. А с другой
стороны, дальше, за городской чертой тянулась дорога
к белокаменному храму Фараэля, что гнездился на утесе
позади. В нем тоже горел свет пламени, что поддерживали
местные жрецы. Негасимое пламя, так оно вроде называется.