И тут началось представление, достойное Большого театра. Я-то
думал, что видел в своей жизни всё, но никогда я не видел, как
торгуется двенадцатилетняя японская девочка. И это была не
торговля. Это была психологическая война.
Первой жертвой был избран крупный продавец овощей, похожий на
добродушного борца сумо. Он благодушно улыбался всем прохожим, пока
к его прилавку не подошла Хана.
— Дядюшка, — начала она голосом, полным ангельской чистоты, —
почем у вас этот чудесный дайкон?
Я мысленно хмыкнул. «Чудесный дайкон» выглядел как
перекормленная белая морковка с явными признаками экзистенциального
кризиса.
— О, для такой милой барышни — всего триста иен за штуку! —
пророкотал торговец.
Хана трагически вздохнула, и в ее глазах блеснули слезы. Я
напрягся, не зная, что делать.
— Триста иен... — прошептала она, а затем взглянула на меня с
таким укором, будто я только что проиграл в карты все наши
сбережения. — Дядюшка, посмотрите на моего бедного братца. Он так
много работает в больнице, спасает людей, совсем себя не жалеет. А
врачи… Они ж копейки зарабыватывают! А у нас большая семья, и денег
совсем мало...
Я стоял, обвешанный пустыми авоськами, и чувствовал, как щеки
начинают гореть под взглядами заинтересовавшихся прохожих.
— Ну... ладно, — смутился торговец. — Двести пятьдесят.
— Двести! — отрезала Хана, и ангельский голосок сменился сталью.
Она ткнула пальчиком в бок редьки. — И посмотрите, вот тут у него
небольшое темное пятнышко. Это же почти брак!
Продавец в ужасе посмотрел на нее, затем на меня. Я постарался
сделать максимально несчастное и изможденное лицо, всем своим видом
показывая, как сильно моя бедная и несчастная жизнь зависит от
качества этого проклятого дайкона. Тетушка Фуми, стоявшая чуть
поодаль, молча и грозно скрестила руки на груди, создавая
дополнительное психологическое давление.
— Двести... и я дам вам в придачу пучок зелени! — наконец сдался
торговец.
Хана победоносно улыбнулась, и я понял: этот ребенок в будущем
мог бы вести переговоры о разоружении между сверхдержавами. И,
скорее всего, ушла бы с них с парой-тройкой атомных подлодок в
качестве бонуса.
У прилавка с морепродуктами, где лежали серебристые тушки
скумбрии, Хана, склонившись над ними с видом патологоанатома,
выдала:
— Дедушка, посмотрите на эту рыбу! У нее слишком грустные глаза.
Она явно умерла не своей смертью, а от сердечной тоски. Возможно,
её разлучили с семьей прямо перед... — она сделала театральную
паузу, — ...смертью! Как можно продавать рыбу, которая пережила
такую душевную травму?! Мой бедный братец-хирург, он такой
чувствительный, его рука дрогнет, если он узнает, какую боль
пережила эта рыбка! Это же отразится на его работе!