Граф не дал ему закончить:
— Никого, вот как? Даже меня?
Взвился снег, окутал его фигуру и, опав, побежал позёмкой понизу, а Даниш-Фрост остался стоять — шуба в алмазной пыли, в руке ледяной посох. В толпе ахнули, шелестом пронеслось: «Белый Граф… Белый Граф...»
Посох стукнул оземь, и всё накрыла метель. На жандармских треухах с кокардами выросли маленькие сугробы. Воздух зазвенел смехом снежных фей, которые резвились в белой круговерти, рассыпая вокруг себя голубые огоньки. Метель распалась на завихрения, из завихрений свились узоры, какие мороз рисует на стекле, а из узоров — подвижные картины. Над двором гостевого дома распускались цветы с длинными витыми лепестками, проносились сани, запряжённые лебедями, и скакали олени с серебряным месяцем в рогах. Жители Лейра задрали головы и раскрыли рты.
Вайнорцы во дворе подняли галдёж. Звонкий девичий голос потребовал:
— Впустите его!
К воротам подбежали сразу двое военных, один в незнакомой чёрно-белой форме — должно быть вайнорец, другой в подбитой мехом красной шинели с золотыми галунами. Неужто королевская гвардия? Жандармы убрали от ворот рогатки и сами посторонились. Сельфан направил лошадей во двор. Граф, в кружении снега, двинулся рядом, и чудилось, что он не идёт, а парит, подхваченный пургой.
Наша упряжка с трудом пробралась между двумя огромными крытыми возами, обогнула груду сундуков — и встала. Дальше ходу не было. Повозки и кареты стояли почти вплотную друг к другу. Слуги выгружали багаж, конюхи вели лошадей в стойла, а мамок — в загон, под навес, хотя было ясно, что все там не поместятся.
Никогда не видела столько мамонтов разом, тем более таких откормленных и ухоженных. Бока покатые, шерсть вымыта, расчёсана. Казалось, огромные звери одеты в пышные шелковистые мантии, как болонки эйланской породы кейшас, которых возили с собой столичные модницы. Только этих болонок каким-то хитрым колдовством многократно увеличили и приставили им бивни.
Самого гостевого дома из моего окна видно не было, и я перебежала на другую сторону.
А это что за чудо?
Чуть в стороне от крыльца на мощных четырёхрядных полозьях стояла карета величиной с железнодорожный вагон. Наверное, такие в старину и называли дормезами. Этот был покрыт белым лаком, украшен резьбой и позолотой.