Хотя чувствовал я себя к этому времени
вполне сносно. Но мне необходимо было хоть на чуть-чуть остаться в
полном одиночестве.
- Я быстро! – произнесла мамаша,
выбегая из избы и закрывая за собой дверь.
- Эй, шутник! – открыв глаза, позвал я
«головастика», котрый к этому времени успел куда-то
испариться.
- Я с-сдес-с, х-хос-сяин! – Тут же
материализовался возле моей кровати уродливый одноглазый мужичонка.
– Ш-што прикаш-шешь?
- Познакомиться для начала нужно, -
произнес я, подтянув подушку повыше. – Надо же знать, кого пригрел
на своей груди. – Так кто ты, дядя? И откуда такой прыткий
нарисовался?
- Так это, Лих-хорук я, - произнес
зубастик, растянув рот в жуткой улыбке едва ли не до самых ушей. –
С-с-слыдни[1] мы…
[1] Злы́дни - в мифологииукраинцевибелорусовдемоническиесущества, духи, враждебные человеку, его
недоля, беда. Они невидимы, и обитают в доме или
сидят на плечах человека. Серьёзного значения в народных верованиях
злыдни не имели. Иногда считаются синонимом родственных
персонажей:Доля, Недоля,
Горе-Злосчастье,Лихо, Беда и
других.
На новое место Глафира Митрофановна
меня таки не перетащила. Наоборот, выпросив у командира отряда
подводу с лошадью, отвезла меня обратно к себе - в Гнилую балку. И,
как не упрашивал её товарищ Суровый вместе с политруком и дедом
Маркеем, скрыться вместе с партизанами в лесу, на месте дислокации
отряда, она твердо стояла на своём.
Доводы о том, что вернувшие в
Тарасовку фрицы не пощадят ни её, ни нас с Акулинкой, Глафира с
полной уверенностью разбивала заявлением, что у неё на выселках
есть такое потайное убежище, которое ни одна падла оккупантская
даже с собаками обнаружить не сумеет. Я-то был в курсе, что она
права. И пока не развеется старая волшба, потайное укрытие с
алхимической лабораторией хрен кто отыщет.
В конце концов, отцы-командиры
уступили её напористости, рассудив, что иметь глаза и уши во
временно освобожденной Тарасовке совсем не повредит. Да и особо
связываться со своенравной дочкой колдуньи, слава о которой гремела
на всю округу, они тоже не хотели. Хоть и являлись настоящими
коммунистами-атеистами.
Причем, я это отчетливо видел по
изменению цветов ауры во время разговора. Я постепенно
приноравливался и приспосабливался к своей особенности, превращая
её в этакий полиграф - детектор лжи. И временами у меня отлично
получалось.