— Что за псина мне досталась? — недоумевает Беглов. — Шаманская
собака, гроза злых духов, а всего боится. Андрей Иванович, найдешь
для нее миску?
— Сейчас, — улыбаюсь я.
Беглов наполняет миску водой, и сыплет в воду какой-то светлый
порошок. Порошок пахнет сушеными грибами.
— Что это? — с любопытством спрашиваю я.
— А черт его знает, — смеется Беглов. — Какое-то шаманское
снадобье. Мне его передали вместе с собакой. Сказали, что надо
разводить его в воде и давать ей — так она быстрее ко мне
привыкнет.
— Зачем тебе эта собака? — улыбаюсь я.
— Для интереса, — серьезно объясняет Беглов. — Ты знаешь, что в
Италии собак приучают искать грибы? Вот и у меня будет своя
собственная грибная собака.
Я только качаю головой.
— Ладно, будем обедать.
Я достаю из холодильника кастрюлю. Ставлю сковороду на огонь,
наливаю на нее немного масла и вываливаю гору картошки с тушенкой,
которую приготовил еще с вечера.
Потом ставлю на стол банку соленых огурцов и режу кольцами
бокастую луковицу.
Владимир Вениаминович тем временем достает из своего рюкзака
дефицитные ленинградские припасы — ароматный сыр, завернутый в
плотную бумагу, палку полукопченой колбасы, круглый ржаной хлеб и
бутылку армянского коньяка.
— Не возражаешь, Андрей Иванович, если мы с тобой по чуть-чуть?
— спросил он, кивая на бутылку.
— Можно.
Мы выпиваем по стопке за встречу и за здоровье генерала Вотинова
и неторопливо едим.
А я никак не могу выбросить из головы газетную статью.
— Устроить бы здесь заповедник, — неожиданно для самого себя
говорю я. — И огородить высоченным забором, чтобы ни одна мразь
больше не пролезла.
— Заповедник? — удивленно переспрашивает Беглов.
Утром Беглов еще спит, а я закрепляю новые аншлаги на сухих
сосновых стойках.
Новые аншлаги приготовлены у меня с весны. Железные листы на
фанерном основании блестят свежей краской, но которой бегут ровные
строчки букв, написанных через трафарет..
Я выбираю ровную стойку и кладу ее на березовый чурбак. Сверху
пристраиваю аншлаг, беру длинный гвоздь и сильным ударом молотка
наполовину загоняю его в сухое дерево.
Дзынь!
Беру второй гвоздь, и снова:
— Дзынь!
Закрепив аншлаг, я переворачиваю стойку и загибаю торчащие концы
гвоздей. Прислоняю готовый аншлаг к стене сарая и иду за следующей
стойкой.
Беглов просыпается от стука. Он выходит на крыльцо с полотенцем
на шее, трет ладонью заспанное лицо и идет к дождевой бочке.
Умывается, фыркая шумно, как кит. Вытирает выбритое лицо полотенцем
и улыбается.