Пропустив меня вперед, он плотно закрывает за нами дверь.
Наливает себе остывшего чая.
— Не тяни, Трифон, — прошу я. — Что с генералом?
Трифон строго смотрит на меня.
— С ним все будет в порядке. Но одними лекарствами я его не
подниму, болезнь запущенная. Да и настроение у генерала совсем не
боевое.
— И что делать? — спрашиваю я.
— Лечить, — криво усмехается Трифон. — И надеяться, что все
получится.
Он ставит кружку на стол.
— Снова этот выбор, Андрей. Делать по правилам, чтобы не
подставиться самому. Или пойти против правил и помочь человеку.
— Ты врач, — говорю я.
Трифон кивает — он и сам все понимал, иначе не завел бы этот
разговор.
— Ладно! Сделаю все, что смогу. Андрей, ты помнишь, что обещал
мне? Я не хочу, чтобы кто-то знал о том, как я буду лечить
генерала.
— Помню, — отвечаю я. — Хочешь, я поговорю об этом с
Вотиновым?
Трифон качает головой.
— Не надо. С ним я уже поговорил. А вот Владимиру Вениаминовичу
напомни, чтобы придержал свое любопытство.
— Обязательно напомню, — говорю я.
— Ладно, — повторяет Трифон. — Андрей, у тебя есть барсучий
жир?
— Есть немного. Стоит в холодильнике.
Барсука я добыл прошлой осенью, в норе — с собаками. Бойкий
тогда прижал его на входе в нору и не пустил внутрь — в глубокую
путаницу подземных ходов.
— Хорошо, — кивает Трифон. — Принеси его мне. Сегодня начну
лечить твоего генерала уколами. А завтра подключу другие средства.
Баня у тебя исправная? Топить можно?
— Вполне.
Баня у меня старая, построенная еще прежним егерем — с небольшой
парилкой и крохотным предбанником. Но печка не дымит и хорошо
нагревает камни и воду в котле. Весной, правда, потекла крыша в
одном углу, но я быстро это заметил и заменил прохудившийся
толь.
— Завтра к вечеру натопи баню, и пожарче, — говорит мне Трифон.
— Не уверен, что это понадобится, но будь готов. Если не пригодится
— сами попаритесь. Сделаешь?
— Конечно, — киваю я. — О чем разговор.
— Ладно, Андрей, иди. Мне еще других больных принимать.
Трифон крепко пожимает мне руку.
*****
Серко и Бойкий встречают нас радостным лаем. Собака Владимира
Вениаминовича так пугается, что наотрез отказывается выходить из
машины. Беглов, сердито ворча, вытаскивает ее из-под сиденья и на
руках заносит в дом под радостное гавканье моих мохнатых
оболтусов.
В доме Нохой сразу же залезает под кровать и тихо рычит оттуда
на все попытки ее выманить.