– Слушай, Валентин, ты слышал наш разговор с этим? – я кивнул в
сторону следака в синем мундире. – Лесником?
– Ну да… – кивнул тот. – Александр, если ты хочешь знать мое
мнение, то я считаю, что шпиц все-таки надо было изъять, по крайней
мере, чтобы исключить его из вещдоков после проведения комплекса
исследований по нему. Но, согласно ведомственному приказу, старшим
оперативной группы является следователь, и он вправе…
– Стоп, Валёк, половые проблемы нашего Федора Леонидовича меня мало
волнуют. Ты просто помажь дактилоскопическим порошком шприц. Глянь
на предмет пальчиков.
– Александр, – эксперт со спокойствием заправского лектора снова
затянул свою процессуальную шарманку. – Я не имею права
самостоятельно, без протокола следователя или лица, производящего
дознание, собирать вещественные доказательства и…
– Да пофиг на доказательства, – приглушенно шикнул я на Загоруйко.
– Ты мне баланду не трави. Просто сделай красиво – помажь пузырик и
всё. Делов-то…
– Без протокола? – вытаращился на меня Валентин, линзы очков делали
его глаза еще больше.
– Без протокола.
– А так можно?
– Нужно, Валя!..
– Ну не знаю… – замялся тот. – Это ж нарушение процессуальных
норм…
– Валентин, ну это как будто твоя мама сейчас сказала, – хитро
прищурился на него я. – Кажется, я даже голос её слышал.
– М-м… В каком это смысле? – насторожился Загоруйко.
– Мне кажется, что ты живешь только по ее указке.
– При чем тут это? – Валентин поморщился, будто вспомнил что-то
неприятное, но тут же снова натянул на лицо свою привычную
флегматичность.
– При том, что мама у тебя во всем рулит. В твоих поступках, в
повседневной жизни, в принятии тобой важных и не очень важных
решений.
– Не понял, Александр, – одна бровь эксперта поползла вверх.
Зацепил я его такими высказываниями.
– Ну вот смотри… можно сказать, что некий надзирательный образ
матери проецируется у тебя сейчас в нормы процессуального
законодательства. Которые ограничивает твои действия и не дают
самостоятельно принимать решения. И так происходит в любой сфере –
ты неосознанно представляешь себе некие ограничения, связывая их с
образом матери.
Я высказывал очевидные постулаты психологии моего времени, но
сейчас это выглядело очень необычно и авторитетно. К психологу в
СССР никто не ходит, не принято. Да и сама психология перестала в
Союзе считаться лженаукой не так уж давно. И Валентин слушал меня –
смотрел в сторону, но слушал явно очень внимательно.