- А что ты на меня-то смотришь? – обиженно встрепенулся
Вожников. – Нашел самого болтливого, да!
- Не только про тебя говорю, - ничуть не смущаясь, Чугреев
кивнул на Федьку. – Про него тоже. Начнут расспрашивать – кто да
зачем? – вот так, как придумали – и говорите. А вообще лучше с
корчемными ярыжками языки не чесать.
Егор неожиданно рассмеялся:
- Дались тебе наши языки, конспиратор хренов. Ну, что, идем,
наконец?
- Вот теперь – идем.
Егор все же радовался – ну, ведь пришли, наконец, пришли. Хоть
куда-то вышли. Почитай, целый месяц по лесам шатались, и это
зимой-то! Ну да, да, зимой, март – по здешнему месяц еще студеный,
снежный, а вот наступивший апрель – снегогон, так в древности и
прозывался. Солнце уже пригревало совсем по-весеннему, прилетели,
гнездились на вербах, грачи, все больше появлялось проталин, с
холмов потекли ручейки, зазеленела на полянках первая травка,
поднялась по склонам оврагов молодая крапива, мохнатым золотом
зацвели цветки мать-и-мачехи – первые признаки близившегося тепла.
И лед на реке стал ненадежным – трещал, исходил у берегов бурым
припоем, хотя ясно было - недели две постоит еще, может, и три – а
уж потом…
Потом – ледоход, с бурным, высвободившимся из оков течением, со
страшным треском сталкивающихся льдин, с мелким ледовым месивом –
шугой, и – еще через неделю – чистая, бурная вода… для плавания еще
мало пригодная: слишком уж велика скорость, опасно. Егор когда-то
на байдарках сплавлялся, и что такое весенний паводок, знал.
Егор на ходу улыбался – все его почему-то радовало сейчас, и
блекло-синее небо, и улыбающееся за легкими облачками солнышко, и
золотившийся лыжня… впрочем – какая лыжня? Санный путь! Да-да,
самый настоящий. Вот он – город.
- Лыжи, это, снимайте, - останавливаясь, оглянулся идущий
впереди Антип. – Во-он тот двор, крайний.
Погруженный в свои мысли Егор и не заметил, как пришли. А,
посмотрев вперед, увидел то, что ожидал: бревенчатые, крытые
дранкой и соломойизбы, серые угрюмые заборы, невысокий частокол с
наглухо запетыми воротами и – отовсюду – громкий собачий лай.
Молодой человек усмехнулся:
- А не очень-то жалуют здесь чужих.
- Чужих нигде не жалуют, - обернулся Чугреев… коего тут же
подозвали Борисычи.
О чем-то пошептались…
Антип хмуро кивнул и, подойдя к Егору, тихо сказал: