подумал, что он вышел на несколько минут, но тут заметил на столе записку. В ней было написано примерно так: “Настало время расставаться, хватит коптить небо. Я ушел на фронт. Искать меня бесполезно. Передай мой поклон всем товарищам из редакции и типографии”. Когда и как он ушел, не знала и хозяйка квартиры.
Я обязан был доложить об “исчезновении” т. Казакевича командованию. Были предприняты меры к его возвращению, послана телеграмма в Москву, в комендатуру. Но все это было бесполезным, да и не нужным. Он ушел не в тыл, а на фронт, туда, где ковалась победа. Он пошел в самое пекло войны, чтобы потом создать свои замечательные произведения “Звезду” и “Весну на Одере”.
В этом письменном воспоминании отредактировалось все то, что хотелось бы вычеркнуть из прошлого. Бывший редактор «Боевых резервов» цепко помнил о событиях той ночи и о письмах Казакевича, оставленных для командования и политотдельцев и приложенных им сразу к делу. Но он веровал, что давние те бумаги пылятся где-нибудь за семью печатями. И потому приводил теперь на память лишь текст «записки». И поклон, по его словам, Казакевич передает только товарищам по редакции и солдатам типографии – как бы косвенное доказательство, что никаких писем в действительности не было. А поиски ограничиваются лишь упомянутой телеграммой в московскую комендатуру.
Со временем память наша настраивается самоуспокоительно, самооправдательно, охраняя в нас спасительное душевное равновесие и самоуважение; она обволакивает давнюю песчинку – неудобную, болезненно-царапающую – красивой жемчужинкой или перловицей попроще. С помощью такого образования, пусть искаженно, скрытно, но все же совестливо, тщимся мы исправить хоть задним числом неприглядные поступки прошлого. (Без царапин, однако, не обходится. Спустя годы бывший редактор бригадной газеты приехал в Москву и остановился у вдовы Казакевича. Весь вечер он оживленно рассказывал, какие они были с Эммануилом друзья, как замечательно вместе работали. В его рассказе не обозначилось даже намека на прошлую вину перед товарищем, ни, тем более, потребности повиниться. Вдова слушала, не перебивала, но в комнате, отведенной ему для ночлега, оставила книгу с материалами о писателях-фронтовиках. В обширной публикации писем и документов Казакевича той поры приводились и пресловутые бумаги, связанные с его побегом из Владимира на фронт. Чуть свет гость исчез из квартиры.)