Он оживился, улыбаясь; глаза его заблистали.
– Неужели эта мерзость в самом деле должна скоро кончиться?
– Кончается, уверяю вас…». (Садовский Б. А. Встречи с Есениным. Из воспоминаний // С. А. Есенин: Материалы к биографии. – М. – 1992).
Вообще-то многие воспоминания Садовского относятся к числу его мистификаций, но данная встреча с Есениным подтверждена Юнгером. Другое дело – содержание разговора Сергея Есенина с Борисом Александровичем, которое имеет для нас принципиальное значение. Здесь тоже всё похоже на правду, поскольку можно «в продолжение темы» обратиться к фрагментам воспоминаний В. С. Чернявского, в достоверности которых историки литературы не раз убеждались: «Памятен и другой вечер у одного молодого поэта… В обществе случайно преобладали те маленькие снобы, те иронические и зеленолицые молодые поэты, которые объединялись под знаком равнодушия к женщинам и однополых романов – крайне типичная для того «александрийского» времени фаланга: нередко они бывали остроумны и всегда сплетничали и хихикали; их называли нарицательно «юрочками». Среди них были и более утонченные, очень напудренные эстеты и своего рода мистики с истерией в стихах и в теле, но некоторые были и порозовее, только что приехавшие с фронта. Такой состав присутствующих был не организованным, случайным, но удивить никого не мог: это было привычное в младших поэтических кругах и даже традиционное бытовое явление.
Но, пожалуй, никому из «юрочек» и маленьких денди не пришелся по вкусу Есенин: ни его наружность, ни его стихи… Так Сергей, попав сначала… к поэтам старшим, познакомился лично со многими сверстниками по перу. Но темные стороны этого неловкого знакомства точно не коснулись его тогда; он ничего серьёзно не различал и не замечал…
Впоследствии (осенью 1915 года) он откровенно поделился в дружеском разговоре со мной новым, обеспокоившим его вопросом, над которым раньше не задумывался. Речь шла о том, что он называл «мужеложеством», удивляясь, что так много этого вокруг… Такова была среда, в которой поневоле вращался Сергей и с которой он инстинктивно был не менее осторожен, чем доверчив. Говорили, что его неминуемо «развратят». Но за него, оказалось, бояться было нечего: он был среди «иностранцев» достаточно умен и без хитрости перехитрил их…». (Чернявский В. Три эпохи встреч).