И часто я в вечерней мгле,
Под звон надломленной осоки,
Молюсь дымящейся земле
О НЕВОЗВРАТНЫХ и далёких.
(Сергей Есенин)
Магия чисел и знаков!
Он родился «по старому календарю» 21 сентября (3 октября по новому стилю).
В 1995 году в одной из вологодских газет в конце сентября месяца появилась статья Геннадия Сазонова «Эти берёзы помнят Есенина». Начинается она констатацией «случайных» совпадений: «21 сентября – удивительный день! Во-первых, по старому календарю – это день рождения Руси как государства. Во-вторых, православный праздник Рождества Пресвятой Богородицы. В-третьих, день памяти воинов, победивших на поле Куликовом, триумфальный день Дмитрия Донского, благословлённого на победу СЕРГИЕМ Радонежским и спасшего Русь от татарского ига. И в этот день родился проникновенный певец, так много значивший в судьбе и истории России, в истории русского народа, Сергей Есенин»…
Сон не выходил из головы: такое причудливое переплетение образов – Патриарх и Поэт, который называл себя «вовсе не религиозным человеком»…
Парадоксальной, но правильной была бы попытка взглянуть на Есенина и его творчество глазами атеистов его времени. Григорий Александрович Медынский – писатель, педагог, автор лирико-публицистического повествования «Ступени жизни» – как раз один из тех богоборцев, которые рассуждали о том, что такое «есенинщина», в каких отношениях с религией находился поэт. Своё рассуждение автор начинает с рассказа о своём пути к безбожию: «Предреволюционное время… Начитавшись всяких премудростей, мальчишка-гимназист запутался в лабиринте мировых вопросов и бросил вызов самому господу Богу. Оставшись наедине со своей совестью, он взял в одну руку икону, в другую – топор и, закрыв глаза, расколол икону пополам… Это был шаг к будущим мыслям о ЖИЗНИ БЕЗ БОГА, о нравственности без Бога…
В 30-е годы ХХ века было создано общество «Атеист». Возглавлял его Шпицберг Иван Анатольевич (в это общество вступил и Медынский – А.Л.).
– Что Вы думаете насчёт Есенина? – спросил меня Иван Анатольевич.
А что я мог думать насчёт Есенина? Я читал и помнил его «Письмо матери», «Анну Снегину», «Чёрного человека»; меньше любил, а потому и меньше помнил «Пугачёва», слышал разговоры о каких-то его похождениях и, конечно, о его трагическом конце…
В печати всё чаще стало звучать слово «есенинщина», и вот о нём-то и заговорил Иван Александрович.