Он, в общем-то, был хорошим парнем, Юзик, и, кто знает, может быть и она полюбила бы его, если бы не война… Мария погрустнела от этих мыслей, вихрем пронёсшихся в голове, но, всё же, улыбнулась ласково: – Здравствуй, Юзик, как ты… возмужал, еле узнала…
– Эх, Машенька, – сдерживаемая изо всех сил боль промелькнула в его голосе. Я, ведь, всю войну надеялся…
– Не надо об этом, Язеп, прошу тебя… Поздно об этом говорить… Скоро мой муж приедет… Да и… видишь, какая я, – кивнула она на свой живот, краснея. Вертикальные морщинки пересекли над бровями лоб Язепа. Он помедлил несколько мгновений, потом протянул ей руку.
– Здравствуй, Маша… Я рад, что ты осталась жива! Очень!
– Я – тоже… Юзик, рада, – вновь улыбнулась Мария, – протягивая ему руку.
– Ну, как ты живёшь? Где в войну была?
– На фронте… Второй Прибалтийский фронт, в латышской стрелковой дивизии, 677 артиллерийском полку, медсестрой. Там и замуж вышла… А ты?
– Я, самом начале войны, в окружение попал, потом партизанил… Теперь, вот, сюда поставили…
– Мне, Юзик, прописаться надо, – сказала Мария после продолжительного, неловкого для обоих, молчания.
– Что ж, давай документы, – почему-то огорчённо сказал Язеп. – Садись, пожалуйста, отдохни, дорога дальняя была.
Оформив всё, что нужно, он вернул бумаги. – Была Басулис, теперь Гринцевич… Кто он, твой муж?
– Русский, мы в одном полку всю войну провоевали. Он разведчик, в разведвзводе был… Пойду я, Язеп, некогда сидеть, дорога дальняя, – встала Мария.
– Я провожу тебя, можно? – Просительно проговорил он и в его лице проглянуло что-то далёкое, детское.
– Почему же нельзя? – Просто ответила она. – Проводи…
Они вышли на улицу. Солнце перевалило зенит и клонилось к западу.
Громко, азартно пели птицы в небольшой берёзовой рощице, белевшей стройными высокими стволами невдалеке от дороги. Язеп искоса поглядывал на Марию, шедшую рядом. Это была совсем другая женщина, почти ничего не осталось в ней от той девчонки, какую он знал тогда, давно… Он старался не смотреть на её большой, тяжёлый живот, и, всё же, изредка, будто нечаянно, глаза его скользили по нему и тут же испуганно убегали в сторону. Ему очень хотелось заговорить с нею, но о чём, он не знал, мысли его лихорадочно прыгали, ища подходящие слова, но ничего путного в голову не приходило. От злости на самого себя он кусал губы и сжимал кулаки.