Постепенно её шаги становились всё медленнее и медленнее, наконец она совсем остановилась, не веря собственным глазам: это был явно другой дом, не тот, что она помнила. Кое-где в стенах виднелись обгорелые брёвна, нижние венцы вытесаны из ещё не успевших высохнуть, свежих брёвен, крыша покрыта ещё жёлтой прошлогодней соломой. «Господи, а, вдруг, их здесь нет? Может, здесь совсем другие люди поселились?» – Мелькнула тревожная мысль. Она, почти бегом, проскочила мимо залившейся неистовым лаем собаки, небольшенькой, лохматой, привязанной на короткую цепь возле сарая для сена, и распахнула входную дверь. В сенях, после уличного света, было совсем темно. Мария на ощупь нашла ручку и потянула на себя.
– Кто там? – Послышался встревоженный голос. «Это я, мама!» – Хотелось ей крикнуть, но голос, вдруг, пропал. Она так и замерла у дверей, бессильно опираясь плечом на массивную дверную коробку.
Пожилая женщина из-за большущей русской печки сделала несколько шагов и тоже замерла, широко раскрыв глаза, не веря себе.
– Езус Мария, неужели это ты? – Прошептала она пересохшими губами.
– Мама! – Почти с рыданием вырвалось у Марии, и, спотыкаясь, не чувствуя под собой ног, она сделала несколько шагов и уткнулась головой в материнскую грудь, почти повиснув на матери.
– Доченька, доченька моя, жива, Езус Мария, жива, – шептала мать и всё гладила, гладила по спине дочь, до конца всё ещё не веря в то, что, вот она, рядом, жива, невредима.
– Да что же мы стоим-то? – Очнулась она. – Раздевайся, садись. У меня, вот, и супчик как-раз сварен, правда без соли… ну ничего…
Мария сняла и повесила шинель и шапку-ушанку на вбитые в стену квадратные в сечении гвозди, прошла к столу, сколоченному из грубо остроганных досок, села на такую же самодельную табуретку. Она жадно, во все глаза, смотрела на хлопотавшую у печи мать, вытаскивающую чугунок с супом и наливающую его в глиняную миску, потом, вдруг, вскочила, взяла вещмешок и вернулась к столу.
– Ой, мама, я же гостинцы привезла! – Мария развязала вещмешок и вытащила оттуда две металлические банки американской тушёнки, буханку хлеба, завёрнутые в бумагу 6 кусков хозяйственного мыла, дюжину коробков спичек, солдатскую флягу спирта и большой, красивый, весь в цветах и с кистями платок.
– Это тебе, мама, – протянула она ей платок.