Сделка с Эндарио была хорошим стимулом поинтересоваться серьезно
местной космографией. Чтобы хотя бы знать, надули его или нет, а не
верить джентльмену на слово. В Вольных Городах науки не были, в
отличии от Вестероса, привилегией мейстеров (презабавное сословие,
надо сказать — смесь монахов и университетских профессоров) — а
стало быть, в библиотеке Морского Владыки было много литературы на
различные темы. Правда, надо сказать, что вперемежку с науками
нового дивного мира пришлось открывать для себя прелести арборского
вина. «Визерис» предпочитал чтение по вечерам — когда сестра,
услышав очередную «сказку про драконов», сладко засыпала. А многое
из того, что приходилось читать, напоминало именно что сказки.
Истории о скалах из чистого золота, которые он когда-то слышал у
аборигенов Кабо-Верде, казались по сравнению с этим верхом
правдоподобности.
«Впрочем, милорд, коль скоро вы стали героем рыцарского романа,
извольте наслаждаться всеми особенностями чистилища для
странствующих рыцарей. Странные легенды прилагаются к особенностям
жанра».
История Семи Королевств достаточно набила оскомину еще прежнему
Визерису — и была достаточно похожа на английскую историю эпохи до
Войны Роз. Впрочем, даже и не на слишком давнюю историю — взять
того же Эйгона Недостойного. Руперт был готов держать пари, что при
кузене Карле того, кто описал бы подобного короля, привлекли бы за
оскорбление величества. Правда, Генриху VIII в персоне Эйгона все
же досталось больше — все же именно при нем закон о наследовании и
выяснение того, кто бастард, а кто рожден в законном браке,
приобрели особую остроту.
«Правда, у Монмута нет сводного брата, чью законность он мог бы
оспорить… есть дядя, но это совсем другая и мерзкая история. Ну а
тот же Кливленд совершенно не тянет на Бриндена Риверса…»
Нельзя сказать, чтобы аллюзии брались сколь-нибудь
последовательно — например, тот же Бэйлор Благословенный, даром что
жил относительно недавно, был похож на Эдуарда Исповедника —
первого английского короля, названного святым. Вторым был дядя
Карл… да, тут до отрубания голов королям еще не дошли — но в
социально-юридическом плане мир был довольно анахроничен, мягко
говоря.
В частности, взять институт судебного поединка. На дуэлях в его
родное время дрались все дворяне, включая принцев крови, вроде его
самого — хотя последний раз обнажать шпагу в защиту своей чести
приходилось больше тридцати субъективных лет назад. Но ордалии…
были чем-то из древней истории, времен максимум начала царствования
Генриха VIII. Тут же право на судебный поединок было достойным
способом защиты дворянина.