По телу прокатывается дрожь. У него грубые сухие руки и первые прикосновения почти болезненны, царапают нежную слизистую. Нервные окончания сходят с ума, рассыпая по мне колкие мурашки. Но мне уже слишком жарко и влажно - Хабиб надавливает на пульсирующий прилившей кровью клитор, оглаживает его, и я стону ему в рот, расплываясь на сидении, потому что по венам начинает течь горячечный кайф. Мои руки непроизвольно взмывают выше, обхватывая голову случайного любовника. Ногти скребут по жесткому ежику на его затылке, притягивают к себе. Язык сплетается с его в шальном танце, бедра подаются навстречу руке. Я не помню, когда меня что-то так заводило. Твою ма-а-а...
- Ну чИто, Мадин? - Хабиб разорвал поцелуй и хрипло зашептал мне на ухо, облизывая мочку.
Его левая ладонь с шеи вновь переместилась на лицо и ласково очертила овал, зарылась волосы, крепко обхватывая основание черепа. Правая накрыла лобок, чувственно сжимая. Я только глазами хлопнула, тихо охнув от простреливающего по телу желания. Потянулась опять к нему за поцелуем, но Хабиб увернулся и опустился ниже, прикусывая бьющуюся венку на моей запрокинутой шее.
- ХочИшь? - пробормотал он глухо и как-то насмешливо. Скользнул пальцами по половым губам, раздвигая, - Тоже что ли...недое...
И не договорил. Потому что меня так ошпарило от его оскорбления, сказанного снисходительным тоном, что я умудрилась влепить смазанную, но всё-таки пощечину этому бугаю и одновременно отпихнуть от себя. Не ожидавший отпора Сатоев неловко завалился на приборную панель и чуть не порвал мне штаны, когда я выдергивала из них его руку. Сволочь!
- Ты-ы-ы...- прохрипел Хабиб словно раненый зверь, тяжело дыша.
Медленно приложил ладонь к левой щеке, поднимая на меня убийственный взгляд. Нет, это не была настоящая пощечина, но намерение он понял прекрасно. И его было достаточно.
Наши глаза встретились. Земля замедлилась, атмосфера загустела, давление стремительно начало расти. Если бы не твёрдая убежденность в своей правоте, я бы уже рыдала, наверно, где-то у него в ногах, вымаливая прощение. У Сатоева был невероятно тяжелый взгляд. Даже уши заложило, будто я пытаюсь нырнуть на морскую глубину. Но во мне тоже бурлили гнев и обида.
Так что вдох - выдох.
И он отвернулся, разрывая наш болезненный зрительный контакт. Сел ровно на своём сидении, неторопливо накинул ремень безопасности. Я не могла - меня до сих пор трясло.