Встает, машет руками.
Он: «Не, может лучше выключай ты его, а то я как на допросе».
Я: «Не обращай внимания просто».
Кладу диктофон в сторону, подальше.
Он: «Ладно. Сильная паника поднялась позже, когда людям начало становиться плохо: недомогание, обмороки, рвота. Стала увядать растительность, закрылись производства, людей разогнали по домам и настоятельно рекомендовали не выходить, не открывать окна. Тут, конечно, люди поняли и начали драпать, побежали. Централизованной эвакуации не было, армия к тому моменту с улиц исчезла, по слухам, отражали нападение какого-то врага, а полиция никак не руководила, но и не препятствовала. Так как слух об российской атомной станции распространился повсеместно, то все двинулись в противоположную от нее сторону – на запад, как и вы, в Европу. И что? Офигеть можно с той Европы, тоже мне… Я, конечно, сам не помню, но, как говорят, пропускали выборочно. Только определенные люди попадали, типа «полезные» люди. Ученые, специалисты, у кого высшее образование, художники, писатели и язык надо было знать».
Я: «Я об этом не слышал…»
Он: «Повторюсь, я доподлинно не знаю, так говорят. Но если и вправду так, то сам понимаешь, про это распространяться не будут, это ведь нелицеприятно, это скотство, может, кто-то один приказ отдал, а все выполняли, и потом стыдно стало».
Я: «Это подло! И это нарушает закон!»
Он: «Так, короче, ничего не поделаешь – двинули беженцы на восток. Там эта раздробленная Россия, тогда же после революции поотделялись все, но границы были формально, люди там и разбежались по республикам».
Я: «Потом объединили в одно государство».
Он: «Ну да, Объединенная Русь. Мы же сейчас тоже как бы часть ее».
Я: «Официально Лабрум – ничья территория, зона отчуждения».
Он: «Паспорта у нас русские».
Я: «А вы, твоя семья?»
Он: «А мои остались. Непонятно было куда и что, неразбериха. Решили переждать… А потом границу закрыли, то есть не пускали назад, кто уже выехал. Отец категорически отказался уезжать без возможности вернуться. Информации становилось все меньше, одни слухи и домыслы, сидели мы и не рыпались».
Я: «Насильно не выселяли из страны?»
Он: «Я же говорю, не выселяли. Хочешь – живи, хочешь – езжай. Только назад никто не возвращался, говорили, что не впускают. А через три года границу закрыли в обе стороны, то есть уже и не туда, и не сюда, кто не успел выехать, тот навсегда и остался».