– А к лекарям почему не
обращался?
– Да как не обращался-то?! Обращался.
Сказали, два серебряника надо, не меньше. А я только двадцать
медяков насобирал. Вот и приходится теперь где попало деньги да еду
доставать. Только боюсь, Алёнка не дождётся, когда я ещё тридцатку
найду.
Голос под конец предательски дрогнул и
в глазах защипало. Я отвернулся от седобородого, чтобы он, ещё,
чего доброго, слёз моих не увидел.
– С этого и надо было начинать.
Пойдём, глянем твою Алёнку. Пойдём-пойдём, чего ты вылупился? Не
трону я ни тебя, ни Алёнку. Хотел бы – давно уже страже отдал.
Веди, говорю. Неделя горячки – дело нешуточное.
Что-то в голосе Святослава заставило
меня ему поверить. Может быть, его настойчивость, а может быть,
нотки какой-то отеческой заботы, даже не знаю. А может быть и
заколдовал он меня. Не зря же он мой заговор по щелчку пальцев
снял. В общем, я, действительно, повёл его к Алёнке.
Мы прошли несколько улиц в обратном
направлении, вышли к речке Бурной, а потом двинулись вверх по её
течению. Речка, в былые времена, поговаривают, и правда была бурной
– были на ней и пороги, и водовороты, и даже водопады. Но сейчас от
неё осталось одно название. Вода по ней вяло текла в своём
направлении – не было ей дела ни до людских забот, ни до творящейся
вокруг суеты. Город как на ней поставили, установили плотины, вот и
иссякла вся её молодецкая бурность. Впору менять имя ей, да вот
только имена они капризные такие. Прямо как заклинания – если
созданы были однажды, то переделать их уже почти невозможно. Как ты
порядок слов ни меняй, чего ни пытайся добавлять или убирать – всё
равно таким же останется. Вот и речка, как была Бурной, так и
осталась.
– Куда дальше?
– Дальше вдоль русла, чуть-чуть за
город. Там лодочная станция, заброшенная стоит. Мы с Алёнкой её
пару лет назад приметили, так и обжились немного там.
– А родители где?
– Померли.
– Давно?
– Сложно сказать. Папка помер, когда я
родился только. Или не помер. В общем, в неравном бою с некромантом
слёг. А мамка много позже. От потомка того же некромансера
пострадала. Лет пять с тех пор прошло. Не надо жалости, мы уже
привыкшие.
Не знаю, почему я вдруг
разоткровенничался с ним. Может быть, устал уже. Одни мысли об
Алёнке только последние дни. Седобородый же промолчал и дальше мы
шли в тишине. До самой лодочной станции. А на подходе к нашему
убежищу, он шумно воздух втянул и встал на месте.