"Тиберианцы", — слово каталось в мыслях, скрипело на
зубах.
Они появились в последнюю минуту, ударили, словно длань
Провидения. От них Стужин узнал, что Омни уничтожены. В тот день он
выставил таймер на личном нанокомпе, зная: срок
эксплуатации скелхов равняется десяти годам.
И вот их время вышло. По всем раскладам последние из биороботов
вымерли, оставшись без хозяев, без целей существования. — Глеб
судорожно выдохнул, отгоняя навязчивые воспоминания, но вместо
ожидаемой радости в душе и мыслях плескалось не угасшее
раздражение. Он машинально вытер выступившие на лбу градины
пота.
Хватит! Всему есть предел! Утренняя выходка Ильи переполнила
чашу терпения. Я должен решить назревающую проблему, раз и
навсегда!
Отвечая на яркие, эмоционально окрашенные мысли автоматически
сработал вживленный модуль технологической телепатии. Стужин
внутренне сжался, но не отменил вызов.
— Привет, Глеб, — раздался знакомый голос старого
тиберианца.
— Нам надо встретиться, — стараясь, чтобы не дрогнул
голос, произнес Стужин. — Лично. Сейчас.
— Хорошо. Ты в администрации? Я подъеду.
— Жду.
* * *
— Зачем звал? — Казимир Торн, пожав руку Глеба,
вопросительно приподнял бровь. — Дня тебе мало?
— Хочу поговорить начистоту, — ответил Стужин, жестом
предлагая прогуляться пешком.
— Ну, давай попробуем, — пожилой тиберианец, чуть
прихрамывая, свернул в сторону ближайшей аллеи. Она вела к границе
защитного периметра.
— Почему не ляжешь на регенерацию? — не зная с чего
начать, спросил Глеб Сергеевич. — Ногу-то давно мог бы
восстановить.
— Привык к кибернетическому протезу. Да и стар я уже для
таких процедур, — буркнул в ответ Казимир. — Глеб, ты не
ходи вокруг да около. Говори прямо, что стряслось?
— А сам не понимаешь?! — вмиг сорвался Стужин.
Выходит, полночь ничего не изменила? Душа по-прежнему изнывала в
мыслях о грядущем.
Глеб не хотел повторения своей судьбы для сына, для всех, кто
сейчас был счастлив, имея возможность жить, не думая о войне, не
вспоминая о ней. Но стремления тиберианцев нацелены в космос! Они
готовят крейсер к дальнему галактическому походу. Разве в
сложившейся ситуации можно придумать шаг более опрометчивый,
рискованный?
"Нас — горстка", — фанатично твердил про себя
Стужин. — "Две тысячи семьсот тридцать пять человек, —
вот и все Человечество".