Теперь пухлая пачка фотографий, отпечатанных после той ночи, покоилась в кармашке Снежкиного рюкзака. Иногда она вынимала снимки, чтобы ещё раз полюбоваться открытыми, полными неподдельного счастья лицами, но нечасто, ведь эти лица и так были всё время перед глазами!
«Увидите, я для вас всё равно стану третьим лишним!» – неоднократно говорил им Орлов, и Снежка неизменно обидчиво прикусывала губу, а Андрей насмешливо хмыкал: «Не дождёшься!»
Они и впрямь поводили втроём массу времени, совершенно не надоедая друг другу. Вдвоём с Андреем Снежка теперь хохотала над Мишкиными анекдотами. И когда Орлов с неутомимой фантазией придумывал для Гурова новые постановки номеров, она всегда была и самым первым зрителем, и самым неравнодушным критиком, тем более что и сценарист, и главный герой одинаково прислушивались к её мнению.
Если вдруг посреди тесного графика выпадало свободное погожее утро, Снежка, отправляясь на пробежку в ближайший парк, неизменно стучалась к Мише, зная, что у Андрея привычка просыпаться поздно, а Орлов готов хоть вовсе не ложиться, если она его об этом попросит! И он, задыхаясь от непривычного темпа, терпеливо выслушивал её бесконечный щебет, который, незаметно для самой Снежки, почти всегда сводился к разнообразному восхвалению Андрея. Снежка перебирала каждый поступок, каждое слово Гурова, изумлялась, восхищалась и требовала, чтобы Мишка восхищался вместе с ней. Он кивал в ответ с неизменной вежливой улыбкой и мягко уводил разговор в сторону, к работе, или к ребятам.
Втроём они засиживались в номере или в купе вагона почти до рассвета, горячо обсуждая прошедшие номера или планируя новые. Постепенно концерты Андрея стали напоминать собрания моноспектаклей, каждая песня была отдельным миром, но в их головах крутилось столько идей, что их хватило бы, по меньшей мере, на десятки лет.
Никогда ещё Снежка не чувствовала себя такой важной, необходимой для кого-то. Андрей полушутливо называл её своей музой, и она была готова вдохновлять его целую вечность.
«Андрей-эй-эй!» – распевали под окном утренние птицы, «дрей-дрей-дрей» – выстукивал паровоз, и в каждом мимолётном звуке с улицы слышалось то самое вечное имя, словно всё другое для неё перестало существовать...
– Снежка!
– Что?!– она испуганно вздрогнула, оглядываясь на Кирилла, о котором успела забыть. – Извини, я задумалась.